Час скитаний

Но вообще-то было неприятно. До того, как он попал сюда, в любой деревне, куда его заносила судьба, все ахали – какой умный да какой образованный юноша, читать и писать умеет, цифры и числа знает… Впрочем, уже не юноша, а мужчина в самом расцвете сил, который теперь начинался лет в двадцать. И он, слава богу, помнил, в какой книжке было такое выражение.

Но здесь он числился как дикарь и бревно, и каждый дурак ему об этом напоминал. Хоть сапожник, хоть пирожник, хоть подавальщица в трактире, которая могла в свободное время читать какого-нибудь Коэльо.

Не говоря уже о таких людях, как Самуил Олегович Баратынский – мажордом магната Кауфмана. Мажордом – это нечто среднее между завхозом и главой администрации.

Его заказ Молчун только вчера наконец-то выполнил, хотя и пришлось для этого попотеть.

Вот тот был сноб высшей пробы. И жмот. Да и заказы его – из самых сложных. Мог забраковать товар, который выглядел идеально, только где-нибудь уголок страницы был оторван. Но отказываться даже от такой работы глупо.

Или учёный Денисов, для которого он доставил из Пулково целый ящик деталей для старинного телескопа. Мимо оборвышей, Карл! (И почему прежние постоянно упоминали этого Карла?)

Молчун думал, тот будет смотреть с помощью линз и трубок на звёзды, однако учёный сказал, что это для истории. Для музея. Но хорошо заплатил. А ещё для него же Молчун добывал редкие книги с ятями.

Люди тут на Острове были диковинные. И звездочёт, в общем-то нормальный мужик, был не самым странным.

Был ещё Коровин, потомок каких-то академиков, который занимался рыбным бизнесом. У него имелось сразу несколько необычных хобби. Он называл себя таксидермистом. Слово звучало почти как министр, но другие чаще называли его Чучельником. Говорили, что иногда он одевается царём Петром Первым и марширует у себя по застеклённой веранде в старинной шапке-треуголке, со шпагой. А ещё – что у него в огромном доме самая большая коллекция манекенов. Одежду для них приносил ему тоже Молчун. Ходили слухи, что среди них стоят и мумии, сделанные из трупов, среди которых есть даже две его последние жены. Но то, что его особняк украшен чучелами зверей, Молчун видел, и выглядели те тигры и львы как живые.

„Это Питер, детка“. Так все говорили.

Первый раз он за эту фразу чуть в морду не дал. Вроде бы это сказал ему армянин Ашот Ашотыч, принимая на ремонт ботинки. Сказал, мотивируя высокую цену. Потом Молчун понял, что это просто выражение такое. И обидного в слове „детка“ ничего нет.

Хотя, конечно, командиру отряда или одному из магнатов такое не скажешь.

В первые дни, когда только поселился тут, Молчун часто ходил посмотреть на разные чудеса. Тогда у него не было службы, а только временные шабашки в порту и на рынке. Поэтому и времени было полно. И чуть ли не открыв рот, он шастал среди каменных дворцов, колонн и статуй. Спускался к самой воде и подолгу стоял, глядя на её поверхность, на пену и солёные брызги, на здания на том берегу Большой или Малой Невы. И даже тот мусор и хлам, который выбрасывало на берег, казался ему тут более культурным и древним… Бросил он это дело, только когда увидел, что местные, даже торговки с лотков и лодочники, таращатся на него и посмеиваются в кулак. Нечего себя дикарём выставлять.

Собственно, Питером раньше называлась и та часть города, которая стояла на материке. Но это раньше. Сейчас Питером был только остров, а в материковой части города не жили даже оборвыши – настолько она была разрушенной, да и затопленной – сюда они только ходили на промысел из своих деревенек.

У местных была привычка называть всё, что за пределами Острова, „материком“. Но технически это было не совсем точно. Ведь и то, что лежало непосредственно к югу, и то, что находилось к северу от Васильевского… тоже было островами, только другими!

Ведь исторический центр древнего города стоял в основном на островах.

На север отсюда – Петровский остров, а ещё севернее – Петроградский. А на юге – Адмиралтейский, которых раньше вроде бы было два, но теперь водная перемычка между ними оказалась засыпана обломками и затянута илом. Старые реки, которые текли тут испокон веков, в основном остались такими же, их русла, выложенные камнем, не изменились. Река Смоленка всё так же текла, отделяя от Острова его северную часть, которая раньше звалась островом Декабристов (сейчас она воспринималась как неотделимая его часть). А вот из прокопанных людьми каналов многие исчезли. Например, Крюков канал и канал Грибоедова. В других местах появились водные пространства и пути там, где их до Волны не имелось. Всё изменилось, даже уровень воды.

* * *