Час скитаний

Данилов слышал, как вроде бы кто-то рядом заорал, а краем глаза увидел, как один из бойцов его отделения упал на снег. Но другие не останавливались, и он не замедлил шагу.

Несколько «зелёных», тех, кто хорошо зарылся в ландшафт и беспокоил их беспорядочной стрельбой, выковыряли из него гранаты.

Вскоре последний из беглецов затих. Впереди больше не было заметно никакого движения.

Саша видел, что кто-то отправился проверить, все ли лежащие мертвы и нет ли кого-то ещё впереди за жидкой линией деревьев. Но их отделение развернули назад – командой по рации, которую Плахову дал Пустырник, сам уже, видимо, вошедший в Кузнецово с основными силами отряда.

Двинулись туда и они.

Вблизи эти домики – кроме нескольких – выглядели убого даже в сравнении с Прокопой, не говоря уже о Заринске. Крайние и вовсе оказались нежилыми и сгнившими.

Один кирпичный коттедж командир проверил с тройкой бойцов с автоматами.

– Там местные, – объявил Плахов, выходя на улицу. – Лежат на полу, чтоб не зацепило. Вроде все живы. Давайте дальше поосторожнее!

«Осторожность» стоила отряду жизни одного бойца, не из их отделения.

Тот был убит затаившимся в подполе одного из домов «сахалинцем», который его срезал очередью, стоило ему войти в комнату.

Ещё двоих таких любителей прятаться они убили, а троих выловили бескровно. Помогли жители.

Никто не сумел организовать им сопротивления. При таком численном перевесе, концентрируя всю огневую мощь там, где это было нужно, – кузбассовцы и алтайцы раскатали врагов как каток. Да и раций у тех тоже не было.

Когда они, наконец, покрошили последних бойцов СЧП, к ним вышла, пригибаясь и держа руки поднятыми, делегация аборигенов.

Белого флага не было, но всё было и так ясно. Мол, они не при делах, и к бандитам отношения не имеют. «Не убивайте, пожалуйста».

Староста посёлка принял их довольно тепло, если не сказать – льстиво. Это был невысокий живчик с красным лицом и тремя волосинами на лысой голове, лет пятидесяти с лишним, одетый в простую ватную куртку.

«Вы из Подгорного, братишки? Как так „разрушен?..“ А… так вы всё-таки раньше там жили? – он улыбнулся, когда услышал утвердительный ответ, будто узнал родных людей. – Не вы, а предки ваши? Какая разница, всё равно свои. Ну, проходите, проходите… Я пацаном был, помню, мы играли на дороге, а тут ваши ехали… куда-то на запад к горам. Стояли на том месте, где раньше пожарники жили… Заступники вы наши! Спасители. Только чё же вы так долго-то, а? Почему не спешили, а?»

Неприятным сюрпризом окажется потом, что далеко не все жители были так же рады. Но это выяснится только позже.

Вначале же была только идиллия. Почти сразу, когда закончивший зачистку отряд стал лагерем в селе – даже трупы еще не успели убрать, – местные уже потянулись к нему со своими жалобами.

Те, кто был обижен «сахалинцами», начали рассказывать о каждой гадости, которую от них вытерпели. Александр быстро смекнул, что делились этим они не просто так, не для психологической разгрузки, а с расчётом, что им дадут что-то вроде гуманитарной помощи. Скрипя зубами, Пустырник отдал селянам кое-что из одежды, немного трофейного горючего, бензина, который был машинам экспедиции не нужен, но пайками делиться не стал. Но и отбирать себе какой-либо фураж у местных своим людям тоже запретил. Хотя первоначально была мысль разжиться здесь хотя бы картошкой и хлебом.

А вот двоих пленных пришлось повесить. Пустырник, хотя и не жалел их, но выдал неохотно, потому что думал ещё пораспросить получше. Но жители – точнее, одна жительница – попросила выдать их на расправу.

Дряхлая однозубая старуха, помнившая довоенное время («Я была депутатом сельсовета, сынки…») рассказала, как эти двое изнасиловали тринадцатилетнюю дочь её соседей, а потом, улыбаясь, похлопали девочку по плечу и подарили ворованное пальто, тёплые сапоги и украшения. Наверно, до самого знакомства с верёвкой они искренне считали, что та сама этого хотела. Родители потерпевшей не хотели выносить сор из избы, да и сама она молчала как рыба, и вот тут как раз подвернулась глазастая старая сплетница, у которой дома был целый музей икон, портретов царей, президентов и ещё один леший знает кого. Но Пустырник был ей благодарен, потому что искренне считал, что такие твари, как эти двое, жить не должны, и в этом была его простая жизненная философия.

Пришлось приводить приговор в исполнение самим. Для этого выбрали несколько высоких деревянных столбов от старой линии электропередач. И вскоре обвиняемые «вознеслись» на них, словно флаги.

Правда, Пустырник пару раз говорил своим бойцам, что не все ордынцы такие. Ему рассказывали случай, как они сами навели среди своих порядок. Ещё до освобождения Заринска. Один раз, когда мытари – сборщики дани – лютовали особенно сильно в маленькой деревне Горелой, прижигая неплательщиков раскалёнными прутами, устраивая публичные порки и избиения сапогами, и даже собираясь повесить или обезглавить пятерых случайно выбранных селян, – пришли другие и прекратили издевательства, обезоружив первых бандитов.