Час Самайна

«Фамилия Барченко мне знакома, — вертелось у нее в голове. — Что не встречались прежде, это однозначно, но фамилия… И текст статьи — видно, что только-только подготовленный, но незнакомый и знакомый одновременно».

И память не подвела. Петроград 1918 года. Отношения с Яшей в стадии развития. Они возвращаются с поэтического вечера, живо обсуждая творчество Георгия Иванова и других футуристов. Неожиданно Яша говорит:

— Я познакомился с очень интересным человеком, Александром Барченко. Все, что он рассказывает, необычно — фантастично и реально одновременно. Он не пустой прожектер, делами старается подтвердить сказанное.

— Чем же он тебя поразил? — рассмеялась Женя.

— Лемурией, Шамбалой, — серьезно ответил Яков. — Он еще и писатель. Я специально захватил один из его ранних романов. Думаю, тебе будет интересно.

— А что такое Шамбала?

— Ты прочитай книгу, а потом поговорим.

Толстенный роман «Из темноты» Женя «проглотила» буквально за ночь, так он ее заинтересовал, но дальнейшие события помешали вернуться к разговору на эту тему.

Барченко пришел за работой без четверти семь. Женя как раз заканчивала вычитку напечатанного текста.

— Я принес вам немного сахара. К сожалению, с конфетами сейчас трудности, — сказал он.

— Спасибо, не надо. Мне доставило удовольствие оказать вам услугу. Знаете, я ваша поклонница! Год тому назад прочитала роман «Из темноты», и он произвел на меня огромное впечатление. Ночь не спала. Жаль только, что конец трагический.

— Очень приятно это слышать! Разрешите поцеловать вашу трудовую руку. — И прежде чем Женя пришла в себя, он нежно поцеловал ей руку.

— А сейчас вы что-нибудь пишете?

— Увы, только научные статьи, на беллетристику не хватает времени. Человеку, к сожалению, отведено так мало времени на этом свете, что постоянно приходится чем-нибудь жертвовать.

— Завидую. Вам не хватает времени, а мне — событий!

— Да, по глазам заметно, что вы очень одиноки. В них столько трагизма и боли. Не переживайте, все образуется. Вы так молоды и красивы.

— Знаете, с романом я познакомилась благодаря тому, что мой… знакомый… с вами познакомился и рассказал много лестного. Извините, коряво выразилась: знакомый — познакомился.

— А как звали вашего знакомого? Это не секрет?

— Уже не секрет. Яков Блюмкин.

— Блюмкин… Помню. Очень эпатажный молодой человек. Позже я узнал, что он убийца посла Мирбаха. Сейчас, по-моему, Яков в Москве.

— Вы слышали о нем и знаете, где он находится?

— Слишком смело сказать, что знаю. У меня есть знакомые в поэтических кругах, которые связаны с московскими поэтами. Слышал, что он не последний человек в ЧК и при этом близок к поэтам-имажинистам. Даже подписал вместе с Мариенгофом, Шершеневичем, Кусиковым воззвание имажинистов. Он вас интересует?

— Нет. Впрочем, да. Хорошо, что он жив, а то я думала Последний раз я виделась с ним в Киеве в девятнадцатом году.

— Знаете, Женя, пойдемте со мной на лекцию. Я читаю их для экипажей кораблей Балтфлота. Я скажу, что вы моя ассистентка. Впрочем, а что мешает вам и в самом деле стать моей ассистенткой?

Женя, недолго раздумывая, согласилась пойти на лекцию.

В небольшом переполненном моряками зале табачный дым стоял столбом, было очень шумно. На возвышении находилась грубо сколоченная трибуна, за которой стоял Барченко. Шум не смолкал. На правах ассистентки Женя сидела в первом ряду, возле самой трибуны. Она осматривалась в растерянности: грубые, насмешливые лица людей, которых ничем не проймешь, которые не боятся ни крови, ни начальства. Женя в душе очень переживала: неужели Александр Васильевич сможет их увлечь чем-то не приземленным, не привязанным к реальной жизни?

Барченко строго постучал ручкой по графину, требуя внимания, и начал лекцию еще до того, как утих шум в зале. Голос у него был сильный и красивый.