Час Самайна

Пойми, изменяя Сергею физически, я оставалась ему верна. Всегда избегала любви людей, которые могли быть мне интересны. Избегала подсознательно. Брала только теплоту и ласку, которые мне были нужны, как воздух. «А теперь, как глаза закрою…» [18] Сейчас уже не сумею заслониться чем-нибудь подставным. Раньше в этом было ощущение новизны, а сейчас скучно все это. Невыносимое такое, ненастоящее! А настоящее — «блуждающий огонь», и плохо мне. Женя, ты знаешь, он уехал с Соней, внучкой Льва Толстого… А меня не позвал… Говорит, что я нужна здесь, у меня хорошо получается двигать его произведения… Словно верная собака, ожидающая возвращения хозяина… Я к Соне не ревную. У нее только и есть, что имя деда. В этот раз обещался ненадолго, летом приедет. — Галя поднялась, посмотрела на часы. — Мне пора, Женя.

— Галя, а с Сережей все же поговори, когда приедет. Может, ему в самом деле лучше уехать за границу, а со временем многое может измениться. Да и ты поберегись… Подумай о том, что я сказала. Бабочки летят на огонь и сгорают. Любовь — тот же огонь. Прощай.

Галя ушла. Женя осталась одна, и в голове снова пронеслись видения: незнакомые люди, мертвый Есенин, которого никак не могут подвесить на трубе, маленький аккуратный человек, шепчущий: «Прости, Сережа, видит Бог, я этого не хотел», зимнее кладбище, револьвер и финка, воткнутая в могилу. Она тряхнула головой.

«Как бы я хотела, чтобы все это оказалось неправдой», — подумала Женя, подготовила три конверта, потом, подумав, добавила еще один. Сверху каждого из листов, исписанных крупным, немного небрежным почерком, написала одну из четырех фамилий: Есенин, Бениславская, Блюмкин, Барченко. Внизу поставила дату видений: 27 марта 1925 года.

— 27 —

Когда Женя вышла на работу, ее поразило уныние, в котором пребывали все сотрудники, не говоря уже о Барченко — тот находился в глубочайшей депрессии, что было для него необычно, по крайней мере за те годы, которые они были знакомы.

— Что случилось, почему похоронное настроение? — спросила она Валеру, фотографа в лаборатории.

— Женька, ты ничего не знаешь, как раз болела! Тут такой тарарам происходил… Одним словом, экспедиция на Тибет отменяется.

— Почему?!

— По секрету расскажу, что удалось узнать, ведь из Александра Васильевича лишнего слова не вытянешь. Все уже было договорено, Чичерин [19], как ты знаешь, дал «добро» на экспедицию, деньги выделены, я новое фотографическое оборудование присмотрел. Как вдруг вмешивается Трилиссер, начальник иностранного отдела ГПУ: почему, мол, его обошли, не согласовали с ним предстоящую экспедицию, так как у него свои планы на этот счет? Зачем выбрасывать большие деньги, не рассчитывая на положительный результат, ведь силами его отдела все можно сделать гораздо дешевле, а потом уже посылать столь многочисленную экспедицию? Крутится бодяга, Глеб Иванович Бокий использует все свои связи, но только напрасно. Экспедиция отложена на неопределенный срок, Барченко в шоке. Он считал экспедицию в Тибет, на поиски Шамбалы, главным событием в своей жизни…

Женя села за стол, у нее тряслись руки от волнения. Ганина не спасла, а Барченко предала, уничтожив все, к чему он стремился: найти легендарную страну Шамбалу, укрывшуюся под защитой седых горных вершин! Блюмкин очередной раз ее использовал и выбросил! Как она могла не догадаться, что таким людям, как Блюмкин, доверять нельзя! Это было вполне в его духе: узнать маршрут экспедиции, который Барченко, по крохам собирая информацию, разрабатывал годами, и самому им воспользоваться, а экспедицию «зарубить». Понятно, зачем ему это, — он надеется вернуться героем!

Женя встала и решительно направилась в кабинет Барченко. С каждым шагом уверенность улетучивалась, на смену ей пришел страх, желание скрыть свой позор, свое предательство. Открыла дверь и на ватных ногах вошла. Александр Васильевич пытливо посмотрел на нее сквозь стекла очков без оправы.

— Здравствуй. Женя. Хорошо, что выздоровела. Принесла?

— Да. Четыре письма.

— Клади их на стол, сейчас вызовем свидетелей. Позови, пожалуйста, Валерия.

Женя вышла из кабинета, ругая себя в душе, что не смогла набраться храбрости и сбросить камень, который лежал у нее на сердце, не давая свободно вздохнуть.

— Валерий, — сказал Барченко. — Пригласи кого-нибудь из соседнего отдела. Нам нужен понятой.

Через пять минут Валерий привел шифровальщика Дмитрия Никодимыча — пожилого, худого, в пенсне и жилетке, похожего на учителя гимназии и всем своим видом олицетворяющего прошлое.

— Товарищи, — серьезно сказал Барченко. — Сейчас в вашем присутствии при помощи этого старинного перстня мы запечатаем письма сургучом. Письма и перстень спрячем в сейфе. Он закрывается и открывается двумя ключами одновременно. Ключи есть лишь в одном экземпляре. Один отдадим Дмитрию Никодимычу, а второй Жене, так как она волнуется, чтобы никому до поры до времени не стало известно содержимое писем. Вкратце скажу: в этих письмах изложены события, которые должны произойти в будущем, причем в деталях. Приступаем.