Час пробил

Мих Михалыч покрутил ус, вынул свернутую газету из-за пояса, постучал ею по колену и ответил:

— Жуть! И то сказать. Чистейшей воды жуть. Вот, прочел вчера. Газета пишет, а газета врать не будет.

Мих Михалыч сделал такое лицо, что Лихов невольно остановился.

— Что делают, сукины дети! Что делают! Дима, ты посмотри, — он ткнул лысого в бок.

— Кто делает? — спросил Дима, не заслуживший даже отчества.

— Я ж сказал — сукины дети! Придумали новый способ убийства, Дима. Называется чалеко.

— Что чалеко?

Подходила Димина очередь играть, и он уже весь по уши в свояках, дуплетах, мазаных…

— Чалеко! Способ убийства. Сначала человеку отрубают кисти рук. Потом руки, обе руки до плеч. Потом и голову отрубают мачете — огромным тесаком. Наносят два удара буквой V, слева и справа от шеи. Все, Дима!

Наташа тянет Лихова за рукав. Они выходят. За дверью Наташа тихо спрашивает:

— Это правда? Правду говорил пучеглазый?

Лихов смотрит на нее внимательно, как будто впервые. Ему казалось, такие вещи ей не интересны. Вот кончики воротничков, каблуки, супружеские отношения Лино Вентура — сколько угодно.

— Тебе интересно? С каких пор?

Он видит перед собой не красивую молодую женщину, а серьезного, озабоченного, чем-то обескураженного собеседника. Наташа спокойна и искренна, так кажется Лихову.

— С тех пор как ты начал рассказывать про события в Р октауне, про Элеонору, про тех, кого загоняют в угол…

— Почему? Какая связь? — Он недоволен собой: устроил экзамен. ' ''

«Чего его разбирает? С какой стати? До чего противны иногда мужчины. Особенно, когда уверены, что нравятся».

— Ты же сам сказал: все связаны, всюду, все и все. Я правильно поняла?

^J — Правильно, — соглашается он.

В этот момент ему становится ясно: у них уже общее прошлое, общие взгляды, они на многое смотрят одинаково. Приглашая ее поехать, он не рассчитывал, что так случится. Даже опасался такого исхода. Как, впрочем, и отчуждения. То есть любого мыслимого завершения их романа — и положительного, и отрицательного.