Час пробил

В комнату вошел очень маленький человечек с хитрыми живыми глазами и до смешного короткими ножками. Полковнику окружающие были давно не интересны, все окружающие, и он даже не поднял головы. Штатский вздрогнул и еле сдержал усмешку при виде такого нелепого создания. Молодой человек был худеньким, раннюю лысину обрамляли короткие жесткие волосы, лицо и руки покрывали крупные блеклые веснушки.

Штатский был из тех, кого называют баловнями судьбы — подтянутый, породистый, обаятельный, — и при виде

уродливых коротышек всегда думал: «Боже! Как бы сложилась моя судьба, если бы я родился таким? Наверное, бедняга нещадно страдает». Холеные красавцы часто допускают ошибку, потому что те, кого они хотят пожалеть, вовсе не страдают: их поддерживают, как компенсация за прочие недостатки, уверенность в собственных силах и ощущение титанической внутренней энергии, обладанпе которой все — любовь ближних, поклонение друзей, страх врагов.

— Капитан Гурвиц, — отрубил коротышка, и штатскому послышался в этих словах вызов, хотя каменное лицо капитана было, скорее, бесстрастно.

— Капитан Гурвиц один из лучших наших пилотов. — Полковник не отрывал головы от раскрытого дела. — Более шестидесяти прыжков, из них восемь в боевой обстановке. Боевых вылетов двести сорок. Неоднократно награжден, в том числе и Пурпурным сердцем. Прекрасно знает театр боевых действий. Во всяком случае, наш театр. — Полковник оглянулся на крупномасштабную карту северо-западной части Тихого океана.

— У меня нет вопросов к капитану, — щелкнул пальцами штатский.

— Жаль, — совершенно отчетливо произнес Гурвиц.

— Не понял? — агрессивно вопросил штатский.

— Я горел искренним желанием ответить на ваши вопросы, — спокойно пояснил нелепый молодой человек.

— Да ну? — Штатский оторопел, потом собрался и, приняв предложенную игру, добавил: — Вы — шутник!

Полковник вознегодовал: «Идиот! По фигурам высшего пилотажа соскучился! И плевать, что кабинет полковника и небо на высоте двадцать тысяч футов не одно и то же?» Он уже приготовился выпалить про фигуры пилотажа, которые на земле оборачиваются нахальством, когда штатский произнес:

— Молодцом, капитан! Нечего класть в штаны перед начальством. Мы все делаем одно дело — и старшие, и младшие. И неизвестно чему обязаны удачей: мужеству младших или изворотливости старших. Вечером улетаем, капитан. Вы свободны.

Гурвиц вышел. Глядя на его узкие плечи и большую лысину, штатский поразился, как в таком тщедушном тельце уживается дух настоящего мужчины.

— Отличный мужик, — подытожил он. — Я доволен вашим выбором, Макбрайд. Вы здорово выручили нас. Народу тьма, а найти нескольких нормальных парней не так уж просто. Верно? Думаю., ваша работа будет оценена по достоинству. — Он бросил взгляд на скромную орденскую планку на полковничьем кителе, который висел на спинке стула. — Кстати, врач из резервной тройки менее надежен профессионально?

— Скорее, наоборот, сэр. Хирург весьма опытный. — Полковник почуял неладное.

— Так что же?

— Быв_ают отклонения, сэр. — Полковник выразительно потер подбородок, как человек, проверяющий, чисто ли он выбрит.

— Виски?

— Нет, вина. Дорогие.

— Тоже интеллигент. Но интеллигент-аристократ. Недовольство, но другого сорта. Он во дворе? — Полковник привстал. — Нет-нет. Только покажите.

Штатский подошел к окну.

— У виллиса. Рядом с Байденом. К нам в профиль. Высокий. С вытянутым лицом. Длинноносый. — Полковнику явно не хватало простого жеста указательным пальцем — он знал, воспитанный человек себе такого не позволит, — поэтому уточнял, чтобы исключить визуальную ошибку штатского. — Капитан Уиллер, — вспомнил он наконец немаловажную деталь.

— Спокоен. Неразговорчив, — отметил штатский, — не суетится по пустякам. То, что надо! Толстяк, худышка, и… Росинант. Троица Сервантеса! При некотором воображении… Это и есть основная тройка — Байден, Гурвиц, Уиллер, — не так ли, полковник? — И он снова, уже демонстративно, посмотрел на полковничий китель с орденской планкой.

— Совершенно верно, сэр, — пробормотал внезапно уставший хозяин кабинета.

Вечером капитаны Уиллер, Байден и Гурвиц вылетели в неизвестном направлении.

Штатский впервые переступил порог аккуратного японского домика двадцать шестого июня, а ровно через месяц, или, уместнее сказать — это имеет смысл — ровно тридцать семь лет назад, двадцать шестого июля 1945 года, США, Великобритания и Китай потребовали от Японии безоговорочной капитуляции. Президент Трумен в Потсдаме выступил с декларацией, принятие которой значало бы для японцев «потерю лица». Императорский кабинет мпнистров требование капитуляции отклонил. Если бы кабинет принял предложение трех держав, Уиллер, Байден и Гурвиц остались бы не у дел. Вернее, вся возня с отбором их кандидатур и последующими тренировками оказалась бы излишней. Если бы кабинету дали возможность принять предложение о капитуляции, жизнь сотен тысяч людей могла бы сложиться совершенно иначе.