Час пробил

появится еще одна богатая благополучная семья, за обеденным столом которой по праву старшинства будет восседать обожающая своих крошек миссис Розалин Лоу в белом чепце с доброй улыбкой на устах. Улыбка? На ее устах вообще штука редчайшая, тем более добрая улыбка. А такая ли Лиззи дурочка? Да-да… С явными умниками гораздо проще, чем со скрытыми.

Попробуем подвести итог. Получается, что все пятеро — Розалин Лоу, Марио и Лиззи, оба Розентали — по тем или иным причинам заинтересованы в смерти Лоу. Ну и фокус! Причем у всех алиби. Розенталь уезжал из города — проверить это проще простого. Его дочь была в гостях. Марио Лиджо, если верить показаниям Лиззи и садовника, ушел из особняка Лоу задолго до полуночи. Наконец, сама Розалин Лоу в эту проклятую ночь вызывала врача, именно в три часа ей неожиданно стало плохо. Можно поговорить с врачом, который приезжал к миссис Лоу. Но стоит ли? Вызов был. Розалин не стала бы рисковать, говоря о вызове, которого не было. Другое дело, как чувствовала себя в этот момент миссис Лоу. Нет, все же надо поговорить с врачом. Хорошо, если это не Барнс. Хотя не мог же Барнс раздвоиться и быть одновременно и у сына, и у занемогшей матери. Такое по силам только любезным Барнсу колдунам, да и то когда они выступают на своем поле, где-нибудь в Африке.

Выводы? Скорее, алиби подлинные. Удивительно другое, что они есть у всех. Почему? Почему такое обилие алиби? Хоть бы у кого-нибудь дрожали руки и выступал пот при беседах с детективом, или что-нибудь в этом роде. Ничего подобного! Что означают алиби, которые есть у всех? Одноединственное — они знали, что ожидает Дэвида Лоу в ночь с девятого на десятое.

Элеонора поднялась. Подошла к телефону. Открыла справочник. Набрала номер:

— Простите, мисс! Не могли бы вы соединить меня с пунктом неотложной медицинской помощи Роктауна. При больнице? Все равно давайте. Подожду. Если можно, скорее! Спасибо.

Она сжимает и разжимает мягкий оранжевый шнур телефонного аппарата. В трубке трещит, Элеонора отшвыривает шнур.

— Нет, нет! Мне не плохо. Хотела бы узнать, кто дежурил в ночь с девятого на десятое июля. Доктор Хоуп? Дежурит и сейчас? Пожалуйста, попросите его.

Элеонора снова теребит шнур, она нервничает, даже йога разнылась.

— Простите, доктор. Говорит некто Уайтлоу. Я веду расследование дела мистера Лоу… Наслышаны? Доктор Хоуп, скажите, пожалуйста, вы были у миссис Лоу в ту ночь? Угу, угу. Ей действительно было так плохо?.. Что значит «так»? Ну, понимаете… Ничего подобного? Бредни стареющей симулянтки? Спасибо… И все же спасибо!.. Непременно… Спокойной ночи!

Все правильно, они знали. Им могли позвонить по телефону, незнакомый голос — бесстрастно сообщил бы: «Мистер — или миссис, без разницы — такой-то или такая-то, сегодня одному нашему знакомому позвонили, что с ним ночью что-то случится. Вам не кажется, что вы можете подпасть под подозрение? Поскольку у вас есть причины желать ему несчастья».

Элеонора легла за полночь. Она давно не спала так крепко и проснулась в прекрасном расположении духа. Солнце светило в окно. По комнате летал белый пух. Пели птицы, вовсе не хаотично, а скорее, высвистывали современную разноголосую симфонию. «Хорошо, что я живу не в центре. Можно послушать птиц…» Ее размышления прервал звонок. Говорил Харт, скорее, кричал:

— Миссис Уайтлоу? Харт! Тут такое творится! Такое! Приезжайте!

— Какое такое? Что случилось?

Элеонора огорчилась: прервали пение птиц, испортили утро, не дали позавтракать с дочерью…

Шел дождь. Мы сидели в своей угловой комнате. Андрей только что замолчал. Что за привычка обрывать рассказ на полуслове! Тем более что дождь и не думает кончаться. Стена воды. Носа никуда не высунешь. Так и будем сидеть как сычи, молча уставившись друг на друга?

Боюсь я этого враждебного молчания. Неужели он прав, когда говорит, что мы из разных поколений, что пропасть лет — самая непреодолимая? Не верю. Он нарочно так говорит, чтобы я всегда была готова: все закончится.

Он хитрющий. Иногда скажет что-то совершенно незначительное. Я пропускаю мимо ушей, а потом оказывается, что за этим крылся какой-то намек. Невероятно тонкий. Ужас. По-моему, он меня ревнует, хотя не хочет показать вида. Я все вижу. Чем больше он скрывает, тем очевиднее. Почему он молчит так долго?