Час новолуния

Словом, имелось немало не подпадающих ни под какие указы случаев, решение которых целиком зависело от благоусмотрения и общих философических воззрений судьи. После длительного совещания с мирскими Бунаков принуждён был распорядиться, чтобы под зад. Этой мере наказания к неописуемой своей радости были подвергнуты человек двадцать. Однако если в съезжей хранилось развёрнутое дело с подклеенными отписками в Москву во Владимирскую четверть или в Разбойный приказ, то ни на какое ускорение тюремный сиделец рассчитывать уже не мог и должен был по заведённому порядку томиться в ожидании приговора. Так что большинство сидельцев на месте и усидело. Да прибавилось к ним двадцать три человека избитых в кругу государевых изменников, которых бросили в тюрьму мирские власти. Да несколько человек разбойников объявилось, и душегубство случалось, и татьба с поличным — всего хватало. Так оно и вышло, что итог по ряжеской тюрьме оказался прежний.

Обретался тут и Шафран. Федька не имела желания его видеть и не видела. Десять дней назад извлечённый из тюрьмы и битый в кругу кнутом, он и об эту пору не обмогся, где-то лежал на брюхе в дурном забытье...

Степан Елчигин, закрыв глаза, вытянулся на полу, тощая солома под ним сбилась.

— Ну вот, гляди, едва дышит, — удовлетворённо отметил крестьянский сын.

Толкаясь, обступили тюремники, заслонили свет. Федька опустилась на корточки (помнила она при этом, что пол в тюрьме не мыли со дня постройки), подняла расслабленную руку Степана.

К несчастью, имея столько ушей вокруг, нельзя было объясниться с Антонидой. Конечно, Антонида знала, что Федька для неё делала: составила и отправила в Москву новую челобитную с благожелательной отпиской Бунакова при ней, — Антонида понимала, что Федька на её стороне, и всё же могла сейчас по неведению, по общему упадку духа спасению своему помешать и Федьке немало повредить.

Федька положила на пол исхудалое запястье больного (всё равно она не слышала чужое сердце — только своё) и обернулась к сторожу.

— Гривна, Степана донести. Бери на плечи.

— Поднимайся! — грубо сказала она затем Антониде, чтобы не явился соблазн пускаться в разговоры.

Антонида повиновалась так же бездумно, как сторож. Встрепенулась она, лишь когда Степан на чужих руках застонал:

— Что же ты делаешь, изверг! — кинулась она к сторожу.

— Молчи! — оборвала её Федька. — Пошли! — велела она крестьянскому сыну. — Посторонись! — прикрикнула на тюремников.

— Донесём ли? — усомнился крестьянский сын.

— Шагай! — толкнула его Федька.

Осмотрительное движение их, вынужденную остановку перед лестницей и подъём — всё ощущала Федька нераздельно-тягучей пыткой.

— Мы уходим! — объявила она наверху. — Степан уж не дышит. Пусть умрёт дома.

Горшечник молча сопровождал их до пыточной башни и, когда осталось последние запоры снять, воскликнул в великой крайности:

— Бумагу!

Она достала из-за голенища сапога лист. Он принял с опаской:

— Что это?

— Бумага. Распоряжение воеводы Константина Бунакова.

Увы, горшечник едва умел грамоте, и Федькино мастерство пропало втуне. Горшечнику и того достало, что разобрал: Бу-на-ков.

— Бумагу береги, — посоветовала Федька на прощание, — спрячь и никому не давай, пока не спросят. А ну как хватятся: где твоя бумага? А вот она. Ты её заховал добро и не потерял. Всегда оправдаешься.

— Так-то оно так. Пожалуй, — кивнул горшечник. — Подальше положишь — поближе возьмёшь.

После переезда съезжей избы на двор к Прохору Нечаю, Федька перебралась туда же — нашёлся для неё чуланчик. Изредка она наведывалась к опустелому дому Вешняка и каждый раз с грустью подмечала признаки запустения. Но то, что обнаружилось сейчас, больно её задело. Калитка покалечена: замок выдран вместе с доской, обнажённой костью торчала свежая щепа. От лёгкого толчка калитка отвалилась и плашмя, воздымая пыль, хлопнулась наземь. В доме не уцелело ничего железного: дверные приборы: пробои, задвижки, крюки — всё выдрано топором, и гвоздя нигде не осталось. Сброшенные, сбитые с пят двери загромождали проходы. Исчезли слюдяные оконницы.

Подняв больного в горницу, крестьянский сын с любопытством осматривался. Федька поспешила расплатиться и выпроводить его вон, калитку подняла и подпёрла жердью.

Потом она рыскала по закоулкам, пытаясь найти что из утвари, вычищала загаженную избу. Антонида оказалась плохая помощница. Блуждала она тут и там, клала назад, что взяла, и куда-то брела, не замечая Федьку, смотрела в окно без переплёта, забывшим себя привидением являлась в одверье. И видела её Федька, пробегая, возле разбитого горшка — она разговаривала.

Однако задерживаться до ночи нельзя было, нельзя было и откладывать объяснение.

— Я вас вызволил, — медленно, давая возможность осмыслить каждое слово, стала внушать Федька Антониде. Было у неё подозрение, что Антонида так и не нашла случай сообразить произошедшую с ней перемену. — По подложному распоряжению воеводы Константина Бунакова. На самом деле такого распоряжения не было.

— Не было? — тускло удивилась Антонида.

— Вы бежали из тюрьмы, это побег...