Час ночи. Повести

- Врёшь! Ты меня простил! Ты меня понял! Этот тип был в бегах полгода. Мы же с ног сбились. И вдруг… Мог я его не задержать? Ты бы мог, скажи честно, дорогой? Чёрта с два! Ты бы не только на свадьбу друга, ты бы на собственную не явился, что я, тебя не знаю, думаешь?

- Ну ладно, - махнул рукой Виталий. - Это я только в ответ на твой упрёк насчёт коктейля. А в целом претензий нет. Ну, теперь слушай.

Виталий во всех подробностях изложил Эдику возникшую ситуацию.

- Ты понимаешь? - заключил он. - Нам надо получить от него всё, что возможно, по этому убийству. Сам-то он, конечно, не замешан, но кое-что подсказать, я уверен, может. Особенно если его в этом заинтересовать. Но как это сделать, вот в чём вопрос.

- Гм… - глубокомысленно произнёс Эдик, глядя в потолок и посасывая сигарету. - Не знаю, дорогой, что тут главнее: убийство или… Понимаешь, вся эта компания мне что-то очень уж не нравится. Устроить такую комбинацию с телефоном - это не всякий додумается, уверяю тебя. У меня, например, в практике это первый случай, клянусь. Поэтому что тут главнее…

- Главнее всего человеческая жизнь, - покачал головой Виталий. - И потому страшнее убийства ничего нет. Это, если хочешь знать, аксиома.

- Не скажи! - многозначительно заметил Эдик. - Хищения в особо крупных размерах, как и некоторые другие опасные экономические преступления, тоже, как тебе известно, предусматривают смертную казнь.

- Дело не в смертной казни, - резко возразил Виталий. - Это вообще не лучший способ наказания. И устрашения тоже.

- Ничего большего человечество для устрашения не придумало, - возразил Эдик и добавил: - Если не считать пыток. А кого нельзя убедить, того надо устрашить.

- Величайшее заблуждение! На жестокость нельзя отвечать жестокостью, как ты не понимаешь! Наоборот! Надо из поколения в поколение воспитывать людей в представлении, что человеческая жизнь неприкосновенна. Природа дала, природа и может взять. Я думаю, что это самый верный путь воспитания нравственности.

- Но если жуткий преступник, садист, убийца? Ты же видел таких! - с негодованием воскликнул Эдик. - Их тоже прикажешь жалеть?

- Это не жалость. Это… ну, если хочешь, забота. О всех других людях, об их нравственном здоровье. А для тех, кого ты назвал, для таких вот нечеловеков, я ввёл бы пожизненное заключение. Как у врачей, ты знаешь? Даже смертельно больного они не вправе лишить жизни, даже спасая при этом от лишних страданий. Почему, ты думаешь?

- Совсем другая материя, дорогой! Дать такое право - могут быть ошибки.

- Но если на то пошло, то и со смертной казнью могут быть ошибки. Разве не бывает судебных ошибок? И ещё ошибка в том смысле, что кто-то из казнённых вдруг когда-нибудь смог бы исправиться! Но дело не только в этом. Запрет убивать даже, казалось бы, обречённых больных толкает врача на борьбу за эту жизнь до последней минуты, а главное, воспитывает в нём чувство неприкосновенности, святости человеческой жизни.

- Вай, как говорит! - схватился за голову Эдик, но тут же с ожесточением отрезал: - Ты забываешь только, дорогой, что умирающий больной уносит лишь свою жизнь, а закоренелый убийца уносит чужие и опасен для всех.

- Потому-то больной лежит в больнице, а убийца сидит в тюрьме.

- Да, чувствуется, дорогой, что ты из семьи врачей.

- Это упрёк?

- Нет! Что ты! Это… Как тебе сказать, дорогой… Это восхищение, вот что. И в принципе, теоретически, ты, наверное, прав насчёт человеческой жизни. Но ты спустись на землю. Время-то какое? А суровое время требует и суровых решений.

- Но мудрых.

- Конечно. Но можно ли сейчас думать на сто лет вперёд о нравственности?

- Надо. Вот отец мне как-то процитировал Гернета. Выдающийся психолог и криминолог. Так ведь?

- Не спорю. И советское время прихватил.

- Ну, тем более, - улыбнулся Виталий. - Так вот этот самый Гернет писал, что воспитание ребёнка начинается за сто лет до его рождения. Вот почему сейчас надо думать на сто лет вперёд. Вот почему это мудро.

- М-да. Хорошо иметь такого образованного папу, - усмехнулся Эдик и предложил, взглянув на часы. - Но давай вернёмся к нашим баранам.

- Скорее, волкам.

- Ну, у нас среди клиентов всякой твари по паре. Баранов тоже хватает, не сомневайся.

- Бараны такую комбинацию с телефоном не придумали бы, ты сам отметил. Так что на баранов тут не рассчитывай, - погрозил пальцем Виталий и повторил вопрос: - Что же можно придумать, Эдик, а? Как подобраться к этому Владимиру Сергеевичу, не вызвав никаких подозрений и опасений? Как заставить рассказать то, что ему известно? Понимаешь, адрес, записанный якобы у Николая…

- Нет-нет! - перебил его Эдик и замахал рукой. - Отпадает, вы правы, дорогой. И записанный телефон тоже… - Он неожиданно умолк на полуслове, потом щёлкнул пальцами и лукаво посмотрел на Виталия: - А знаешь, пожалуй, телефон - это идея. Момент! Ай как интересно! Давай соображать, дорогой. Значит, ты у кого, говоришь, получил его телефон?

- Чей?

- Ну этого самого Владимира Сергеевича.

- А-а. Мне его выдали Борис Иванович Губин с супругой Евдокией Петровной. Выжиги. За копейку удушатся.