Час ночи. Повести

На пороге стоял отец. Высокий, поджарый, кривоногий, как кавалерист. Узкие брюки на тонких цветных подтяжках, белая майка, грудь и плечи заросли волосами, редкие волосы на голове всклокочены и на узком, измятом и небритом лице набрякли мешки под глазами, густые тёмные брови срослись на переносице, острый нос почти воткнулся в усы. В сузившихся глазах сухая, холодная злость.

Крепкой рукой он схватил Валю за шею и, как котёнка, швырнул её с лестничной площадки в коридор.

- Пришла, потаскуха? - с угрозой произнёс он, поворачиваясь к съёжившейся в углу Вале. - Опять нализалась где-то, дрянь? У-у…

Он замахнулся, и Валя закрыла глаза.

В этот момент в коридоре показалась мать, кутаясь в синий, махровый до самого пола халат.

- Алексей!

Отец оглянулся. В глазах его мелькнула жалость. Он опустил руки и, вздохнув, сказал:

- Ну верно, верно. Да и противно дотрагиваться. Тряпка половая, об неё только ноги вытирать.

Вале хотелось крикнуть: «Неправда! Я чистая! Я теперь чистая! Я только для Николая живу. И совсем другой стала, вы не знаете!» Но она лишь затравленным зверьком смотрела на отца, а слёзы, помимо её воли, текли и текли по щекам, и она машинально втягивала их трясущимися губами.

Но мать, кажется, что-то поняла, что-то новое уловила в дочери, и не сейчас, а вообще в последнее время. Валя это давно почувствовала, хотя мать ни слова ей не сказала, ни о чём не спросила: она как будто боялась спугнуть это новое или сама ещё не верила до конца в своё открытие. И Валя тоже ей ничего не говорила и не собиралась говорить. Пусть сама как хочет догадывается, если она мать. А Валя давно им обоим не верила и считала врагами, худшими из врагов, потому что она от них ещё и зависела.

И вот сейчас мать, которая раньше никогда не заступалась за Валю, даже не выходила из комнаты, когда отец ночью впускал Валю и ругал её, а дважды даже ударил, - сейчас мать не только вышла, но и остановила отца. В другое время Валя обратила бы на это внимание. Но сейчас она ничего не заметила, сейчас у неё гудела голова, ломило в висках и совсем пересохло во рту - она не могла пошевелить языком.

Мать подошла к ней, притянула к себе её голову и заглянула в глаза.

- Тяжело тебе, доченька? - тихо спросила она, спрятав лицо в перепутанных Валиных волосах.

И Валя, искусав себе губы, вдруг разрыдалась с таким безысходным, трезвым отчаянием, что даже отец озадаченно и хмуро спросил у матери:

- Что это с ней?

- Ну полно, доченька, полно, - прошептала мать и погладила Валю по голове.

Но у Вали отчаяние вдруг сменилось злостью - на всех, на весь свет. Она оттолкнула гладившую её руку и прошипела, глядя ненавидящими глазами на отца:

- Пропадите вы все… пропадом… никого вам не жалко… себя только жалко… видеть мне вас… тошно…

- Ты что, девка, спятила? - хмурясь, строго спросил отец. - Что язык твой мелет, то через голову пропускаешь или нет? Или ещё хмель оттуда не вышел?

- Не надо так, Алёша, - жалобно сказала мать, пытаясь снова прижать к себе Валю, и, обращаясь к ней, добавила всё так же жалобно: - Ты не отчаивайся, доченька. Всё обойдётся, всё хорошо будет. Ты пойди, пойди… усни…

Она стала тянуть Валю по направлению к двери, ведущей в комнату, но Валя грубо оттолкнула её и крикнула:

- Не хочу!.. Видеть вас не хочу!.. Хлеб ваш есть не хочу!.. Пусти!.. Пустите меня!..

Она огляделась, сорвала с вешалки пальто и кинулась к двери.

- Куда!..

Отец ухватил её за плечо, но Валя вывернулась и выскочила на лестницу. Каблучки её дробно застучали по ступеням.

Алексей Афанасьевич хотел было побежать за ней, но раздумал и, только горько махнув рукой, прикрыл дверь.

- Пойдём, Оля, - заботливо сказал он жене. - Тебе лечь надо.

Ольга Андреевна беззвучно плакала, закрыв лицо руками. Халат её разошёлся, и видна была белая в розовых цветах мятая ночная рубашка до самого пола.

- Господи… деточка моя бедная… - бормотала она, захлёбываясь в слезах. - Вот горе-то…

Слов мужа она не расслышала.

А он, сунув руки в карманы брюк, возбуждённо прошёлся из угла в угол маленькой передней и срывающимся голосом произнёс:

- Нет, ты мне скажи: за что такое наказание нам? Ведь была же девчонка как девчонка. И мы с тобой вроде люди как люди. Что мы ей, пить-есть не давали? Голой, что ли, ходила? Не хуже других вроде всё было. И на? тебе! Людям стыдно в глаза глядеть. Домой хоть не приходи. Не девка, а проститутка выросла, падаль какая-то. Откуда она такая, я спрашиваю? Тут всю жизнь горб гнёшь…

- Ах, Алёша, - вздохнула Ольга Андреевна, вытирая слёзы. - У тебя всё тоже не сразу стало хорошо. Забыл ты…

- Никогда я такой падалью не был!

- И она не падаль. А гулял ты сильно, что уж говорить. Через это всё у тебя тогда и приключилось, помнишь?

- Ну поехала, - с неудовольствием проговорил Алексей Афанасьевич. - Подвели меня тогда. Жулики попались.

- Не подвели, а уговорили. Через пьянку всё, Алёша. Ты и сам знаешь. Много ты тогда пил. И ещё кое-что было, - многозначительно добавила она, запахивая халат.

- А, брось! - досадливо махнул рукой Алексей Афанасьевич. - Вспомнила! Вальке тогда сколько было - года три? Что она понимала!