Час ночи. Повести

- Что, спать теперь не будешь? - усмехнулся тот и с наигранным спокойствием погасил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету. Против воли он вдруг ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине. Каким-то настораживающим тоном произнёс его собеседник эти последние слова, и в чёрных его глазах с припухшими веками мелькнуло что-то странное - очкастый не успел понять, что именно. Его лишь охватило на миг ощущение откуда-то возникшей угрозы, но разобраться он не успел. Это было как внезапный укол, как короткий сигнал об опасности. Возник и исчез. Мгновенно. Не понял он его. А ведь, кажется, давние знакомые сидели за столиком, они должны были знать друг о друге всё.

И от этой борьбы с самим собой очкастый даже порозовел и плотно стиснул зубы, словно боясь, как бы что-то некстати не сорвалось с языка, и тонкие губы его вовсе исчезли, так что вместо рта осталась лишь неровная прорезь.

А толстяк будто и не замечал в приятеле никаких перемен - безмятежно отпил коньяку из узкой рюмочки, пососал ломтик лимона и ворчливо заметил:

- Хватит тебе сигаретой дымить. Лучше выпей, закуси. Ты учти, такой рыбки в Москве не получишь. Вот этой, - он указал вилкой, - отведай-ка. - И, как бы между прочим, тем же безмятежным тоном заметил: - А ведь был ты, Вова, талантливым инженером. Высоко ты мог взлететь, если бы пожелал.

- Я, Миша, на судьбу не жалуюсь. И на фасад не смотри. Нынче фасад обманчив бывает. К примеру…

Но тут возник официант с дымящимся подносом на выставленной вперёд руке, и, пока он суетился возле стола, приятели умолкли. А когда наконец остались одни, разговор перекинулся на другое. Толстяк, хмурясь, деловито осведомился:

- Ты когда в Москву возвращаешься?

- Через два дня. Пятого. Самолётом. А что?

- Шестого приедет к тебе мой человек. И извини меня, Вова, но в последний раз.

- Это ещё почему?

- Потому что эта линия меня в сторону уводит. И вдвое увеличивает опасность провала. А я себе этого позволить сейчас не могу. Мне необходимо риск свести к минимуму, Вова. Я на гребне. Мне, дорогуша, такие дали теперь открылись, такие перспективы…

- Вдруг так и открылись?

- Совсем не вдруг, Вова, совсем. Я давно это готовлю, и вот сейчас акции мои ого как взлетели! Шум пошёл - до Москвы-матушки. Так что вот-вот… Ах, хорош барашек! Ах, хорош! Ты не находишь? Ну, давай, давай под это дело и… за отлёт.

Очкастый нервно пожевал тонкими губами и, явно сдерживая раздражение, наставительно произнёс:

- Чем дальше ты пойдёшь, Миша, тем больше тебе понадобится живых денег. Учти.

- Я подумаю. А пока принимай человека, Вова.

- Что за человек?

- Какой нужен. Мне.

- Я его знаю?

- Нет, дорогуша, не знаешь. Зато я его знаю. Так что не сомневайся.

- Может, я с ним заранее познакомлюсь, а?

- Не стоит.

- Темнишь, Миша.

- Всё, Вова, по науке. Как ты её назвал? Антикриминалистика?

- Он приедет, надеюсь, только по моему адресу?

- А ты что, ревнуешь? Хочешь всё проглотить сам? Нельзя, дорогуша, подавишься.

- Не волнуйся за меня. Отдай всё мне и увидишь.

- Ого! Раньше ты был скромнее.

- Растём. Набираемся опыта и сил. До тёмной черты надо многое успеть.

- Прежде всего до неё надо дожить… на свободе. А ты зарываешься. Сбыт, Вова, - это самое опасное. Пора бы усвоить. Чаще всего горят именно на сбыте, ты же знаешь.

- А я повторяю: на этот раз беру всё.

- Нет, - решительно тряхнул головой толстяк. - Нет, Вова. Так не пойдёт.

- Отдаю два процента.

- Будешь работать из двадцати трёх?

- Да.

- Я подумаю.

- Сколько у тебя на этот раз всего будет?

- Много, дорогуша. Больше, чем всегда. Поднакопили.

- А всё-таки?

- Тысяч на семьдесят.

- Беру! Но как ты всё это доверяешь новому человеку?

- Значит, можно.

- Отлично. Тебе виднее. Я его жду. Но будет лучше, Миша, если ты нас познакомишь заранее. Поверь моему опыту. Будет лучше.

- Я тебя не познакомлю. И ты всё не получишь, Вова. Я уже подумал.

- Отдаю четыре!

- Нет.

- Пять.

Толстяк поднял голову и пристально посмотрел на своего собеседника. Но в огромных стёклах его очков отразились только огоньки полупритушенных люстр. «Что этот подлец задумал? - спросил себя толстяк. - Неужели разговор о науке не случаен? Или он скомбинировал на ходу, когда узнал, что это последняя поездка? Надо уяснить. С ним опасно играть втёмную. Такой мать родную зарежет за один процент. А тут пять!»

Он вздохнул:

- Хорошо, Вова. Я согласен. Шестого жди. Что ты, кстати, собираешься у нас тут делать ещё два дня?

- Полтора. Официальные поручения торга. Несмотря на мою скромную должность, меня там, представь себе, ценят. И, когда горит план, бегут ко мне: «Будьте любезны, дорогой Владимир Сергеевич…», «Выручайте, Владимир Сергеевич…», «Поезжайте… уговорите… получите…». Ну я еду. И добиваюсь. И они тоже идут мне навстречу.

- Ты по-своему удачлив, Вова. Ты и здесь талантлив.

- В маленьком мире?

- Тебя это задело?

- Нисколько. Лучше быть первым в деревне. Так будем считать, что мы обо всём договорились?

- Да.

- И человека своего ты мне не покажешь?

- Нет. Я ведь сказал.

- Ну как хочешь.