Час нетопыря

— Знаю, что ты спешишь, — говорит Зеверинг. — Но я тебе должен что-то сказать. Очень давно, еще молодым парнем, я был тяжело ранен в танковой битве под Курском. Пятнадцать часов пролежал без сознания под разбитым танком. Потом попал в плен и пробыл там шесть лет. Уверяю тебя, мой молодой друг, это были нелегкие годы. Было время подумать. И послушать, что говорят коллеги. Тогда я себе сказал, что, если когда-нибудь снова стану солдатом — а я им стал, потому что ничего другого не умею, — мне придется слегка потревожить почитателей нашего Адольфа. Они тогда ничего не поняли и до сих пор ничему не научились. Видно, в этом деле я где-то зашел слишком далеко. Они сильнее, чем я думал. Впрочем, не знаю. Когда-то и где-то я сделал ошибку. Исправлять ее поздно. Не думаешь же ты, что я допущу, чтобы меня таскали по судам. Ну, ладно, Шелер, иди укладываться, закажи место в самолете. Времени у тебя не так много. У нового начальства есть для тебя, наверное, важное задание.

Шелер щелкает каблуками, кланяется человеку, который пять минут назад был командиром дивизии и заслуженным воином, жмет ему руку и затем, перескакивая через ступеньки, бежит вниз по лестнице. Он находится как раз около поста охраны, когда из открытого окна на втором этаже, в кабинете генерал-лейтенанта Зеверинга, раздается выстрел.

Майор Шелер достаточно хорошо разбирается в своем ремесле, чтобы определить: это выстрел из парабеллума, калибр 9 миллиметров. У человека, который направит его дуло себе в голову, нет шансов остаться в живых.

XII

Пятница, 12 июня, 10 часов 40 минут по среднеевропейскому времени. Лючия Верамонте идет по обочине дороги номер 417, которая пролегает из Майергофа на запад, к французской границе. Идет босиком, как это принято у молодых, с полотняной сумкой на плече, с корзинкой из индийской рафии в руках.

На втором километре от Майергофа около нее внезапно останавливается автомобиль марки «порш-глория», сверхбыстроходный, до невозможности шикарный, достойный настоящего мужчины. Тормозит по всем правилам: клубы пыли, визг покрышек, резкий занос. Из окна высовывается мужчина с сильно поседевшей шевелюрой, но молодым лицом.

— Куда идешь в таком одиночестве, красивая барышня? Может, тебя подвезти?

— Иду я к тете Франциске, это далеко. Но не имею привычки знакомиться с чужими мужчинами, особенно если они ездят на машинах марки «порш-глория». Тетя меня предупреждала.

— Ты умница. Тем более я хотел бы тебе помочь.

— Пусть вам, добрый человек, на небе зачтется это доброе дело.

— Ты иностранка?

— Да. Из Пафлагонии.

— Да здравствует германо-пафлагонская дружба! Садись ко мне и не мешкай, а то согрешишь.

— Мне пить хочется.

— Вот в термосе кофе.

— Одеяло у тебя тоже есть?

— Я не езжу без вещей первой необходимости.

Лючия садится рядом с водителем и бросает на него внимательный взгляд. Водитель прибавляет газ, машина, завывая и подрагивая, несется по неровной дороге N 417.

— Добрый человек, — говорит Лючия, — меня зовут Вероника, а тебя я буду звать Бернар. Ты скучный, противный и глупый, зато добрый, как сенбернар, а это нынче не часто встретишь.

— Ты заблуждаешься, Вероника. Страшно заблуждаешься. Я красивый, злой, зато очень интересный. Даже не представляешь, какой я интересный мужчина.

— Все так говорят, Бернар. А потом девушку ждет разочарование.

Бернар делает такой лихой поворот, на который редко решается даже профессиональный гонщик.

— Ты не боишься, Вероника?

— Боюсь. Ты не только глупый, но и безрассудный. Ты и вправду думаешь, что «порш-глория» делает мужчину мужчиной. Каждый сумеет подбросить девушку на повороте. Это нетрудно.

— Вероника, ты несносна.

— Это правда. Меня трудно переносить. Все мои любовники твердили это с утра до ночи. Только ночью у них мнение менялось.

— Сколько их было?

— Много. Я не считала. Больше сотни.

— Ты считаешь меня идиотом.

— Конечно. Ты другого и не стоишь. Скорей уж можно отдаться твоему автомобилю, в нем, верно, больше человеческого, чем в тебе, несчастный плейбой. Тебе приходится красить шевелюру в цвет номер сто три?

— Благодарю за тонкий комплимент. Должен огорчить тебя, прекрасная Вероника, но отсюда до ближайшего леса три километра. Это еще две минуты езды.

— Как-нибудь вытерплю. Разве что прибавишь скорость. А пока ты жмешь всего на сто семьдесят километров, что унизительно для моей женской гордости. Меньше двухсот меня никак не устраивает.

— Прости, Вероника. Это маломощная машина.

— Не ври, Бернар. У нее мотор емкостью пять литров. У моих знакомых девчонок происходит оргазм при одной мысли о пяти литрах. Почему бы тебе не стать мужчиной и не прибавить газу? Здесь такие красивые, смертоубийственные виражи. Несколько мальчиков расстались тут со своей дурацкой жизнью. Не трусь, Бернар.

— Знаешь дорогу?

— Глупый вопрос. Каждые два дня езжу по ней вместе с любовниками. Но они водят лучше тебя. Двести двадцать со счетчика не сходит.

— Вероника, где ты была раньше? Такой девушки, как ты, я еще не встречал.