– Послушай, – сказал я, – вот представь себе, ты работаешь электриком или строителем, и вдруг тебя призывают в армию. Никто не объясняет тебе, что происходит. Говорят, что враги русские, что они все как один агрессоры и оккупанты, но ты работал в России и знаешь, что это не так. Тебе дают автомат, твой офицер призван так же, как и ты, из запаса, никто не знает, что происходит…
Американец махнул рукой.
– Можешь дальше не продолжать.
– А добровольцы – такие же, но у них есть одно большое отличие. В украинской армии было большинство тех, кто просто не понимал, что происходит, и хотел домой. В добровольцах и Нацгвардии в основном были те, кто на самом деле хотел воевать с русскими и убивать их. А если ты чего-то хочешь – научиться несложно.
Американец снова обличающе ткнул в меня пальцем.
– Ты врешь.
– Почему?
– Ты из ФСБ.
– Я вру? Хорошо, слушай правду. Два «барретта» у ополченцев было. Видел собственными глазами.
– Ага!
– Один у отряда Моторолы, еще один – в распоряжении командования.
– Значит, могли?
– Что могли?
– Могли въехать в Штаты.
– Друг мой, – сказал я, – подумай сам. Для того чтобы быть мастером в обращении с той или иной винтовкой, надо постоянно стрелять из нее. А для такой винтовки, как «барретт», патроны в магазине не купишь.
– Постой. У вас что, полтинник не продается в магазинах?
– Нет. Потому патронов к «барретту» не достать. И подумай, кому было проще освоить «барретт» – снайперу ДНР, бойцу Украинских вооруженных сил или добровольцу? В ДНР патронов к этим трофеям тоже не было. Эти два трофейных «барретта» только и были что для фотосессий и показа гостям. Круто.
– Да…
– Кстати. Мы с тобой пьем, а я и имени твоего не знаю.
Американец протянул руку.
– Гэбриэль. Можно Габ.
– Валерий.
– Валерий… странное имя.
– Чем же?
– Похоже на французское Валери.
– И что с того?
– Оно женское.
– Да? А как же Валери Жискар Д’Эстен?
– Кто это?
– Президент Франции в семидесятых.
Американец подумал и изрек:
– Ты точно из ФСБ, ни один русский, которые не из ФСБ, не вспомнил бы имя французского президента пьяным.
– Нет. У нас просто средняя школа лучше. Есть имена и похуже.
– Например?
– Сергей[42]. Знаешь испанский?
До американца доходило несколько секунд. Потом он расхохотался.
– Оно действительно так произносится?
– Да…
– Давай, выпьем.
– Давай. Чтобы нас никогда так не называли.
Я многозначительно поднял палец:
– Тост.
– О, да. Тост.
Американец начал разливать, а я поднялся и пошел осмотреться. Тихо… темно… нехорошо. Тиха украинская ночь, и сало ты хоть прячь, хоть не прячь. Могут быть гости…
Вернулся. Американец протянул стаканчик:
– За нас.
– Ага.
Улучив момент, я ловко вылил это себе за воротник. Бр-р-р…
– Что намерен делать? Искать украинских снайперов?
– Да… твое правительство даст доступ к архивам в Киеве?
– Даст-то даст, но…
…
– Ты и в самом деле думаешь, что там что-то документировалось?
– А как же? – протянул американец.
– Послушай, – сказал я, – и попробуй понять, что здесь происходило. Общество было расколото. Одна часть общества ненавидела другую, так сильно, что готово было убивать. Подняли голову неонацисты, и никто, заметь, никто не осудил их. Ни Франция, ни Германия, ни Великобритания, ни вы. Полиция развалилась, армия была недееспособна. Часть армейских складов на западе страны разграбили, и оружие пошло по рукам. Новое правительство было нелегимным и не знало, на кого оно может опереться. А в Киеве были десятки тысяч людей, которые только что свергли одну власть и могли свергнуть и эту. И они дали им оружие и послали на Восток. В надежде на то, что или они убьют там противников власти, или противники власти убьют их. Армия обстреливала миллионный город из тяжелых ракетных систем и гаубиц. Сбили пассажирский самолет. По крайней мере, половина из тех, кто находился на передовой со стороны Украины, были или призывниками, или добровольцами. Они понимали, что ведут войну против мирного населения. Они виновны в этнических чистках. Они понимали, что могут быть привлечены к ответственности за содеянное. А теперь скажи мне: как думаешь, много там документировали?
– Да уж… – уныло протянул американец.
– Давай, пей…
Утро встретило головной болью, похмельем, сушняком во рту. Никогда не умел пить и не стремился научиться. И пусть я выпил меньше, чем американец, по крайней мере, вдвое, для дурного настроения хватило.
Поскольку ничего для лечения не было, поступил просто – зашел за угол и сунул два пальца в рот. Полегчало… но немного, и во рту остался омерзительный привкус, который и водой не смоешь…
Американец выглядел не лучше. Он сидел на подножке машины и держал перед собой руки, смотря на солнце.
Руки заметно дрожали.
– Зачем мы пили? – спросил он.
– Знаешь, у нас есть песенка: «Эх, яблочко, куда ты катишься. Не пьешь, не гуляешь – спохватишься»…
– Ничего не понял… спохватишься?
– Потом будешь жалеть.
– А… понятно.
– У нас совместная выпивка – больше чем выпивка. Те, кто выпил, должны потом помогать друг другу.
– А без выпивки не нужно помогать?
– Нет.
– Странно.