Час игривых бесов

Да, прошло уже два дня с тех пор, как Раечка не только испытала самые обалденные ощущения в своей жизни от осознания своей неотразимости, но и уверилась, что положила свое счастье в банк под большие проценты. И вот вам – дефолт, курс обвалился, банк рухнул, все сейфы вскрыты, все хранилища обчищены ловкими ворами!

Димка сгинул – не звонит, не появляется, не встречает Раечку. Отец, который был так им доволен, снова надулся, снова стал недоверчивым. Они договаривались встретиться через день-два, а прошло уже три, но Димки нет как нет. Телефон его не отвечает, хотя и не отключен. Понятно, что Димка просто не хочет разговаривать с Раечкой. Отец решил, что Димка перепродал товар кому-то другому. Ну что ж, сам виноват! Зачем ему понадобилось встретиться с владельцем этих несчастных феромонов? Неужели он не мог отдать деньги сразу? Или хотя бы часть! Если бы Димка получил аванс, он бы никуда не делся. Он же порядочный человек. А так... может быть, он и в самом деле нашел более выгодного покупателя, который ни на какие эксперименты не стал время тратить, сразу понял, какое выгодное дело ему предлагается, – и выложил деньги.

И очень может быть, что у этого выгодного покупателя тоже есть дочь... какая-нибудь тоненькая, длинноногая, с такой талией, что ей никакой шейпинг не нужен...

Раечка всхлипнула и принялась вытираться. Холодно стоять мокрой, а вообще-то хорошо бы простудиться и умереть. Чтобы Димка пожалел... Она будет лежать в гробу, бледная, неподвижная, изнуренная болезнью (и наконец-то похудевшая!), в белом платье, потому что девушек ведь всегда хоронят в белом, как невест, а Димка будет стоять над гробом, смотреть на Раечку, плакать и думать, что никогда он больше не встретит девчонку, которая бы его так сильно любила.

Она с таким ожесточением вытиралась полотенцем, что кожа загорелась. С отвращением посмотрела на себя в зеркало. Ага, заболеет она, как же! Вон какая розовая, какая здоровая. Никакой вирус ее не возьмет, даже если захочешь нарочно заразиться. А противная писательница сегодня на шейпинг не пришла – заболела небось. Везет людям...

Раечка обмоталась полотенцем, вышла из душа – и первой, кого увидела, это именно противную писательницу. Упомяни о черте... Понятно, значит, она не заболела, а просто опоздала, вот и решила со следующей группой позаниматься.

Писательница мельком глянула на Раечку, поздоровалась (эта ее привычка Раечку просто из себя выводила: ну ведь здороваются только с родственниками и друзьями или с хорошо знакомыми людьми, на чужих-то какой смысл силы и время тратить?!) и повернулась к Валентине (еще одна противная, до тошноты вежливая старая грымза).

– Нет, я не заболела, просто работы много, – сказала писательница, видимо, продолжая начатый разговор, – вот глаза и устали. Ужасный вид, конечно.

«Отвратительный!» – чуть не воскликнула Раечка.

Вид у писательницы Дмитриевой и впрямь был какой-то заморенный. Глаза красные, лицо осунулось. Теперь она выглядела в точности на свои сорок с хвостиком, а может, даже и на пятьдесят. Интересно, а почему у таких немолодых людей ноги с возрастом не укорачиваются? Ну ведь несправедливо же... А у молодых удлинялись бы за их счет!

– Да, у нас в поликлинике тоже кошмар какой-то именно в последние два месяца, – сказала Валентина.

– Еще бы, – ответила Дмитриева, – сейчас же очередная волна какого-то там гриппа...

Она стащила колготки и теперь засовывала свои телеса в тугие лосины, в которых щеголяла на тренировках.

Что характерно, засовывала она их без особого труда. А вот у Раечки вечно лосины трещали и даже рвались! Потому что у Дмитриевой никаких телес не было, а вот у Раечки...

Она кашлянула – от злости даже в горле запершило.

– Нет, я к гриппу не имею отношения, я не терапевт, – засмеялась Валентина. – Я окулист. Я оптическими линзами занимаюсь. Ну, мне кажется, сейчас какой-то бум начался. Впрочем, с другой стороны, с линзами куда удобнее, чем в очках, они не запотевают, их не уронишь, не разобьешь. Ухаживать тоже нужно, да, и глаза от них устают, но все равно линзы – это классно, конечно.

Алена Дмитриева сняла свитер и осталась в одном лифчике. Красивом таком – розовом с малюсенькими белыми розочками. И лямочки были украшены розочками. И то, что лежало в чашечках лифчика, тоже оказалось розовеньким и довольно пышненьким.

Раечка аж зубами скрипнула. Нет, это несправедливо, несправедливо! Она такая толстая, зад вон как оттопыривается, а груди при всем при том практически нет! Какие-то пупырышки торчат, вполне можно без лифчика обходиться. А у этой... и ноги, и грудь... и с возрастом не уменьшаются-а-а!

– А какие линзы чаще спрашивают – лечебные или декоративные, чтобы цвет глаз изменить? – спросила писательница, надевая серую футболку с маленькой вышивкой на груди: Paris. Типа, она была в Париже и всякое такое.