«В конце концов, ни один дом не может существовать без градусника,» — добавила она уже в моей голове.
— И это тоже правильно, — я усмехнулся.
— Какао хочешь? — предложила Уля.
Конечно, хочу. Мне тут же налили полную чашку, щедро насыпали туда зефира, и я сел между девушками, чувствуя, что готов наслаждаться жизнью вовсю. В двойном размере.
Ep. 09. Заброшенные скотобойни (I)
Мужчина снял очки в дорогой золотистой оправе и устало потер переносицу, распрямляя складки. Казалось, за несколько последних дней у него появилось много новых морщин. Всего два слова, но они создавали столько проблем — «мессир Павловский». Сколько лет уши резало, и как бы он был рад, если бы больше не приходилось слышать это надоевшее «мессир Павловский». Но только отправили в печь одного, как тут же объявился другой.
Вздохнув, мужчина надел очки и подтянул к себе лежащие на столе его домашнего кабинета бумаги. Он уже два дня как должен был их подписать, но тянул, потому что не хотел подписывать
Суматоха из-за него вон уже вторую неделю. Одна голова даже полетела, хотя в принципе нормальный мужик был. Шок, конечно, что он прикрывал Гончую, но скандал, который поднялся, был явно раздут. Кого вообще интересуют эти голодранцы? Чем чище трущобы, тем легче городу — столица только выдохнет спокойнее. А вышла такая шумиха. Куда ни сверни теперь, повсюду одно и то же:«мессир Павловский то, мессир Павловский се»…
Поморщившись, чиновник взглянул на ненавистную фамилию на первой странице. Всего один раз в своей жизни он, Сергей Ефанов, подписал документ с этой фамилией не раздумывая. Когда отправил Волкодава в печь — лично и с удовольствием. Процедура была очень ускоренная: когда Синод обнаружил труп, никто сперва даже не поверил, что это Волкодав, поэтому высокие чины собрались в целый консилиум, чтобы убедиться. И как только убедились, тут же отправили его в печь — никаких торжественных речей, никакого прощания — сразу в печь, тем более родственников рядом не было. Делали все настолько спешно, словно до последнего, когда тело поехало по рельсам, опасались, что он встанет — так что пользовались моментом, пока еще лежал. Этот пес сделал всем подарок, сдохнув сам.
В Лукавых рядах до сих пор судачат, что когда Волкодава сжигали, печь визжала от всей его Темноты. Как человек, который там присутствовал, Ефанов мог сказать, что нет, ничего подобного — все было в пределах обычного. Что еще раз доказывало, что слава, которую Волкодав заработал, была просто результатом его невыносимого характера — отвратительной личности, которую никто не мог поставить на место.
Но теперь-то что об этом говорить? Был Волкодав и кончился — рассыпался горсткой праха. Чиновник ухмыльнулся. О, он бы с удовольствием оставил этот прах себе, заказал бы песочные часы и засыпал его туда — этакая наглядная иллюстрация, что всем силам приходит конец, какими бы там ни были амбиции, и даже Темнота проходит. Но, к сожалению, по закону полагалось передать прах наследнику — и наследник не преминул появиться.
Вылез, как отец, из ниоткуда, пожил в столице всего-ничего, а теперь и про него легенды слагают — эти Лукавые ряды вообще обожают сказки. Только и слышно, что про мальчишку, который справился с Гончей, а вокруг лежали десятки огромных собак — на нем же не было ни царапинки, ни пылинки. И о том, что там присутствовало несколько вооруженных отрядов зачистки, разумеется, никто даже не вспоминал. И, разумеется, роль Синода не была важна, он же справился в одиночку! А что дальше? Назовут его благодетелем всех отверженных? Ну да, еще парочка таких небылиц, как молодой мессир в одиночку с кем-то там расправился и назовут — людям постоянно нужны кумиры.
Но больше всего бесило, что даже начальство вело себя так, будто так оно и было, и хотело сейчас отдать эти скотобойни ему за бесценок. Все, как и с Волкодавом — тому тоже перепадали все лавры. Заговоренные эти ублюдки, что ли? Суются в самые пекла, а сдохнуть не могут.
Взгляд мужчины досадливо скользнул по приложенному к бумагам снимку, с которого нахально смотрел в ответ новый мессир. Все говорят, что он похож на отца — прямо его копия, — но Ефанов смотрел на лицо мальчишки и видел за этими хищными фирменными чертами Павловских совсем другие черты, гораздо более мягкие — и это злило сильнее всего. Потому что ничего общего ни с Волкодавом, ни с его отпрыском иметь не хотелось. А кое-что общее у них было.
В дверь кабинета раздался стук — дочь так не стучала, только жена. Следом она заглянула и сама, дошла до его стола и замерла, косясь на снимок.
— Ты же не будешь создавать ему проблемы? — тихо спросила супруга.