Час бультерьера

Разобравшись с ногой, я облегчил рюкзак, вытащил гражданскую трофейную одежду. Оголился, милицейский маскарадный костюм закопал под кустом, там же зарыл кобуру и бинт. Переоделся в гражданское. Сунул пистолет в рюкзак, осмотрел культю придирчиво. Осмотром остался доволен, ранка на обрубке предплечья зарубцевалась. Гораздо хуже выглядит моя единственная левая пятерня, ободранная о трос. Орудуя пострадавшей рукой, еле-еле натянул сапог на пострадавшую ногу поверх тугой повязки. Портянку с травмированной ноги пришлось пихнуть в боковой кармашек рюкзака, а значит, грядет еще неприятность – еще и мозоли на пальцах правой конечности натру, вот зараза!

Встал, закинул фабричного производства вещмешок за спину, сделал шаг, другой, третий... И смех и грех! Хромой на обе ноги, я передвигаюсь, будто... Нет! Не могу найти подходящего сравнения. Фигово я передвигаюсь, одним словом. Медленно и нелепо.

Нашел под кустами палку, приноровился на нее опираться и двинул через поле со скоростью старой морской черепахи, выброшенной штормом на пустынный берег.

Кустарник тянулся вдоль железнодорожной насыпи и где-то в километре по ходу поезда сливался с довольно жиденьким лесным массивом. За кустами поле, за полем тоже деревья.

Доковылял до деревьев, поменял палку на более крепкую, иду, размахивая культей, и хмурюсь – лесок вокруг совсем-совсем редкий.

Даже двигаясь со скоростью престарелой черепахи, вышел на опушку с другой стороны лесного островка через десять минут после того, как вошел под сень деревьев. Стою, прячусь в редком подлеске, любуюсь открывшейся панорамой.

Не иначе, я стою на берегу доисторического моря, высохшего в позапрошлую геологическую эпоху. Предо мной гигантская пологая впадина. Далеко-далеко, на дне впадины, километрах в десяти, словно водоросли во время отлива, переливаются изумрудом сосновые дебри. По пути к изумрудной бесконечности тайги тут и там разбросаны островки деревьев, большие и маленькие. Меж тем островком, на опушке которого стою я, и следующим, километрах в трех, притулилась деревушка. И не деревушка даже, а скорее хуторок. Раз, два... пять дворов всего. Левее, в паре километров, отгородившись от мира плебеев высокой стеной, расположилось трехэтажное поместье. Другого определения, кроме как «поместье», к сей постройке подобрать трудно. Этакое дворянское гнездо с колоннами, портиками, балкончиками, с примыкающими аккуратными хозяйственными постройками, с вишневым садиком и круглым прудиком. Новодел под старину, причуда «нового русского», пожелавшего иметь коттедж в классическом стиле славного крепостного прошлого.

Я увлекся созерцанием псевдодворянского гнездышка и, честное слово, вздрогнул, когда услышал ржание справа. Шагаю вправо, раздвигаю ветки и вижу лошадок. Три клячи со связанными передними копытами щиплют прошлогоднюю сухую траву на границе лесного острова и поля.

Если б еще вчера какой ясновидец мне сказал, мол, завтра станешь конокрадом, я бы рассмеялся надменно в лицо кудеснику. Я обрадовался чрезвычайно, сообразив, каким образом можно с комфортом добраться до далекой изумрудной тайги.

Обрадовался и воровато покосился на хутор. Прищурился, разглядел крестьян, копошившихся во двориках. Посмотрел на проезжую дорогу, которая тянулась поперек полей, через хутор и упиралась в ворота, закрывающие доступ на обустроенные гектары поместья. Кстати, на территории «новорусского» имения я не заметил автомобилей.

«Проскочу через поля, и догнать меня можно будет только на внедорожнике, – подумал я, наивный, и улыбнулся еще шире. – Есть у крестьян внедорожники? Не-а! А у «новых русских»?.. Не видать!»

Кладу палку на землю, достаю из рюкзака пачку долларов, сую в карман телогрейки, достаю пистолет, затыкаю за пояс, последним достаю из рюкзака пакетик с сахаром. Ничего, обойдется организм без глюкозы, важнее лошадку ублажить, вон ту, пегую. Пегая выглядит порезвее остальных. Домчусь на ней до таежных дебрей и отпущу, пусть домой, в родной хлев, возвращается. Взяв пакетик с сахаром в зубы, высыпаю сладкое на единственную исцарапанную ладонь. Крадусь поближе к лошадкам. Приманиваю сахаром приглянувшуюся мне клячу, глажу культей лошадиную шею, лошадиные губы слюнявят мою ладонь. Сахар съеден, кляча довольно фыркает. Сгибаю колени, распутываю узлы веревок, стреноживших животное. Развязал, теперь самое трудное – взобраться на лошадь.

Средневековые ниндзя, мои духовные предки, в верховой езде, увы, не преуспели. Дико дорогостоящим гужевым транспортом на Островах пользовались исключительно самураи, антиподы ниндзя. Посему у меня отсутствуют напрочь какие-либо специфические навыки джигитовки. Пару раз в жизни приходилось сидеть на лошади, но в седле. И один из этих пары раз чуть было не закончился моим позорным падением, когда скаковой жеребец вдруг, что называется, «понес».

Надеюсь исключительно на покладистость крестьянской лошадки и на свое обостренное чувство баланса. Отталкиваюсь хромой ногой от почвы, прыгаю на лошадиный круп, припадаю грудью к нечесаной гриве и шепчу в ухо кляче: