Чары

– Да, конечно! – ввалившиеся глаза Александра наполнились слезами. – Все, что я наделал, все мои ошибки, моя вина – я знаю, я знаю.

– Тогда самое важное для нас – сохранить Eternité для нее, – русский опять говорил мягко. – Утром, в первую очередь, я положу ее в банковский сейф – пока ты не будешь готов передать это Мадлен собственноручно.

– Как я могу встретиться с ней – лицом к лицу?

– Я найду тебе врача, Александр, – Зелеев опять взял бутылку и посмотрел на Габриэла сквозь пустой стакан. – Но ты знаешь – тебе придется покончить с такой жизнью, с этим твоим миром, mon ami. Ты должен приготовиться взглянуть в лицо своему прошлому и будущему – так же, как своей дочери.

Он посмотрел на дрожащие руки Александра.

– Ты – наркоман, – сказал он просто. – Тебе нелегко будет бросить.

– Но я хочу.

– Но тебе, прямо сейчас, нужен морфий, n'est-ce pas?

– Ты ведь сам знаешь – да.

– А мне нужна водка – но только водка, и то редко теперь. И я по-прежнему от нее встаю на дыбы – ты помнишь это, Александр? Она всегда вливала жизнь в мою мужскую штучку, подбавляла жару, ты помнишь?

– Конечно, я помню, – уныло ответил Александр.

– Та ночь, – настаивал Зелеев, разгоряченный спиртным. – И это ты помнишь – да? И это? Нет, ты не помнишь – и к лучшему, ох как к лучшему!

– Не напоминай, – Александр, сидевший, сгорбившись, на кровати, спрятал лицо, зарывшись в старый продавленный матрац.

– Просто помни о всех трудностях, друг мой. Тебе нужно их все одолеть, если ты хочешь увидеть Мадлен. И своего внука.

– Расскажи мне о Валентине, – попросил Габриэл, отчаянно хватаясь за перемену темы. – Он золотоволосый – как Магги?

– Темноволосый – как его отец, с темно-голубыми глазами, иногда совсем цвета индиго… при другом освещении, – Зелеев помолчал лишь секунду. – Если ты будешь сообразительным, ты поймешь – теперь отличный момент для Стефана и Эмили. Теперь, когда даже твой сын – на которого они возлагали столько надежд, которого так баловал его отчим… пошел по стопам всех Габриэлов… разочарование только распалит их угрозу.

– Перестань, – Александр еще глубже зарылся лицом в ладони.

– Твой сын – порченый, ты знаешь, Александр?

Дрожащие руки взлетели в стороны от побелевшего лица Александра.

– Что ты имеешь в виду?

– Руди, твой сын – гомосексуалист. Милый, хороший молодой человек, но только – гей. Догадываюсь, как взбешен его отчим.

– Бедный малыш Руди!

– Ему уже двадцать два, mon ami. Высокий и красивый – так похож на сестру, которую он обожает. Мне он нравится – очень. Он напоминает мне тебя – много лет назад, но он – сильнее.

– Какой ты жестокий сегодня, Константин!

Зелеев пожал плечами.

– Допустим. Лететь через океан, чтоб пообедать в этой клоаке – это не делает меня добрым. Или я неправ?

Александр ничего не ответил.

– Зачем ты забрал Eternité, Александр?

– Чтоб спасти ее… конечно… и ты это знаешь.

– Тогда завтра утром у тебя будет шанс достичь своей цели.

– Если бы банки были открыты, я бы сделал это немедленно.

– Отлично, – Зелеев широко зевнул. – А теперь тебе лучше отдохнуть.

– А ты не пойдешь в отель? – спросил Александр.

– Я не оставлю тебя одного этой ночью.

– Тогда ложись на мою кровать.

– Тебе привычнее спать со вшами, чем мне, mon ami. Я просто посижу здесь – несмотря на маленькие неудобства. Но я потерплю.

Меньше чем через полчаса Зелеев, допив бутылку водки, крепко уснул, навалившись на стол, лицо его упало на руки. Было уже больше трех ночи. У Александра сна не было ни в одном глазу, и он просто смотрел на русского. Безжалостность Зелеева больно ранила его, но он был достаточно честен перед собой, чтоб согласиться – все справедливо. Да и потом, немногие бросили б все и полетели через Атлантику – к такому дегенерату-неудачнику, каким он себя считал.

– Конечно, – произнес он мягко. – Никто. Кроме Магги.

Этот человек опекал и защищал его дочь, когда собственный отец так и не смог этого сделать. Этот человек двадцать лет назад спас его от тюрьмы и все еще не отрекся от него. И он был единственной ниточкой, тянувшейся к Магги и внуку.

Очень бережно, стараясь не пробудить Зелеева от пьяного сна, он поднял его со стула, обхватил за талию и отвел на кровать. Константин слегка застонал. Александр снял с него щегольские, сиявшие блеском ботинки и укрыл его дорогим, безупречно сшитым пиджаком. Несмотря на тошноту, мутившую желудок, Александр улыбнулся. Да, этот человек никогда не менялся, не расставался со своими дорогостоящими привычками и запросами. Он высоко держал свою планку. Габриэл слегка коснулся рубашки Зелеева из чистого шелка, расстегнул пуговицу у ворота и вдруг напомнил себе, что Зелеев тоже не без греха и изъяна. Уж кто-кто, а Александр лучше других знал, что русский был способен на периоды самого необузданного разгула. Но тем не менее – вот он лежит, по-прежнему джентльмен, такой безупречный и сильный. И все еще друг.

Зелеев начал шевелиться.