— А что толку в вашем красном уголке? Зайдешь — скучища, ни танцев, ничего. И парни ваши будто мохом обросли, слоняются по поселку: в чем на работе, в том и на отдыхе.
— А от кого все это зависит? Взялись да и организовали бы танцы, игры и прочее. Эх, девушки! Не нравятся мне ваши разговоры.
Подружки, не поднимая глаз, стояли, взявшись за руки.
— Что вы рассматриваете мои сапоги? Уж не снять ли с меня хотите?
Девушка-смуглянка вскинула на него быстрый взгляд: чуть заметная улыбка тронула родинку на краешке верхней губы.
— Вас как звать? — спросил ее Зырянов.
— Лиза, Медникова.
— А ее? — кивнул он на подружку.
— Паня, Торокина.
— Ну вот, девушки, и познакомились… Может, проводите меня до Новинки?
Они переглянулись, а Лиза сказала с горькой усмешкой:
— Недаром нам заяц дорогу пересек. Поворачивай, Панька, лыжи обратно!
Она переложила на другое плечо чемодан с подвязанными к нему туфлями и, босая, по росистой траве пошла вперед; подружка последовала за ней.
Ведя коня в поводу, Зырянов пошел за девушками.
— Девушки, давайте ваши чемоданы положим на лошадь.
— Наши монатки не тяжелые, сами унесем, — сказала Лиза.
— Зачем же нести, когда есть лошадь?
— На лошади вы сами поедете.
— Я хочу пройтись с вами. Смотрите, какое замечательное утро! Где вы увидите такое?
И невольно залюбовался окружающей природой. Чуть поднявшееся над Водораздельным хребтом солнце позолотило высокие скалы — шиханы, а каменные россыпи, белые мхи и лес стали розовыми. Кругом стояла тишина, блестели росы, переливаясь камнями-самоцветами. Воздух был чист, прозрачен.
— Девушки, а вы слыхали, как звенит воздух?
Подружки обернулись. Недоверчиво поглядели на него.
— Какой воздух? — спросила Паня.
— Ну, который окружает нас. Он может звенеть, как хрусталь, как стекло. Не слыхали?
— Нет.
— Так слушайте.
И он крикнул, чтобы подбодрить девчат:
— Ого-го-го!
Тысячеголосое эхо ответило ему со всех сторон, и, казалось, задрожали-запереливались цветами радуги росы на ветках деревьев, на травинках, на тенетах.
— Лиза, Паня, ну давайте ваши чемоданы! Давайте же!
Лиза остановилась, скинула чемодан:
— Отдадим, Панька. Пускай везет.
Связав чемоданы и перекинув их через седло, Зырянов пошел рядом с девушками.
— Я думаю, вы не обижаетесь, что я иду с вами?
— Не боитесь, так можно, — Лиза вскинула на Зырянова удивительно мягкие теплые глаза.
— Чего мне бояться?
— Жены.
— Я еще не успел жениться.
— Да, «не успел»! У вас, наверно, на каждом лесном участке жена.
Она лукаво посмотрела на него, потом взяла подружку под руку, гордо вскинула голову.
Солнце поднималось все выше и выше, все сильнее и сильнее обогревая землю.
— И правда, как хорошо тут в лесу! — сказала Лиза. — Я слышу запах ландышей.
— Ничего тут хорошего нет! — возразила Паня. — Пахнет гнилушками, прелыми листьями и сыростью.
Они подошли к Новинке. За веселым ручьем, переливающимся по каменистому ложу, показались новенькие, еще не успевшие побуреть на солнце домики, а дальше, под склоном лесистой сопки, стояло несколько больших двухэтажных домов с террасами вдоль нижних этажей; за ними виднелись срубы других построек.
Девушки спустились к ручейку и стали мыть ноги. Зырянов сел на траву.
— Вы нас не дожидайтесь, — крикнула ему Лиза. — Поезжайте своей дорогой. А то что это мы пойдем с вами по поселку, будто под конвоем.
Сняв чемоданы, Зырянов взобрался на седло, поехал в поселок.
— Какой он простофиля! Теперь можно снова тикать в лес и пробираться на станцию, — сказала Паня.
— Нет, я больше не побегу.
— Вот те на! Почему не побежишь, Лизка? Струсила? Поймают?
— Не в этом дело, Панька. Стыдно. Нехорошо мы сделали. Надо хоть за дорогу отработать им.
— Ой, Лизка, юлишь. Ты, наверно, влюбилась в него?
— Ну, уж сказала: влюбилась.
— Он вон какой! Одни усики что стоят. А глаза острые, пронзительные. Посмотрит — сердце ёкнет.
— Дура ты, Панька. У тебя глаза на всех мужиков разбегаются. А мне они что есть, что нет.
— Этот, Лизка, особенный, интересный.
— Ничего особенного, парень как парень, ну только разве в начальниках ходит.
— Ты возьми да закрути с ним… Эх, Лизка! Мне бы твою красоту!
— Нужен он мне, как собаке пятая нога.
Краешком леса подружки обошли поселок и, крадучись, вернулись в общежитие.
— Плохо простились, вот и воротились, — сказала Лиза, берясь за скобку двери.
Дарья Цветкова — уборщица мужского общежития, маленькая кругленькая женщина с белыми неприметными бровями — поднялась, как обычно, до восхода солнца, взяла жестяной котелок и пошла к своей Зинке. Зинка — это коза редкой красно-бурой шерсти. Давала она по три литра молока, и Дарья не без гордости называла ее «ведерницей», своей кормилицей. Закрыв каморку на ключ, с котелком, чистой тряпкой и куском хлеба в руке, она подошла к сарайчику, сбитому из горбылей и промазанному глиной. На двери висел большой замок.
— Сейчас, Зиночка, я тебя подою и выпущу на травку-муравку, — разговаривала она с козой через дверь, открывая замок.
Распахнув дверь, Цветкова увидела пустую стайку. Козы не было. В противоположной стене торчали отбитые доски.