Чарусские лесорубы

— Хорошего нашел себе товарища! — с грустью сказала Нина Андреевна. — Эх, Николай, до чего ты дошел?

Багрянцев схватил ее за руку, остановил.

— Нина, я виноват. Я понимаю, сознаю все. Не суди меня сурово!

Глаза его горели, казались безумными. Нине Андреевне стало жутко.

— Идем, идем! — сказала она, высвобождая свою руку.

— Но ты простишь меня, простишь?

— У тебя теперь вторая семья.

— Это мое несчастье, моя петля.

— Зачем же ты в петлю лез?

— Не было у меня воли. Возле тебя я чувствовал себя хорошо. Нина, даю честное слово! Поверь. Я могу еще исправиться.

— Я знаю цену твоему честному слову, Николай. Ты мне много раз обещал не брать в рот хмельного. Но это обещание забывал. Сюда ты приехал тоже исправляться. А что получилось?

— Но ты пойми меня, Нина!

Он схватил ее руку и начал целовать.

— Ладно, без этого! — сказала она, отдернув руку.

Он съежился, точно от удара.

И показался ей таким жалким, таким одиноким. Снова появилась жалость к нему.

Когда они, оставив лошадь на конном дворе, молча шли по деревянному тротуару односторонней улицы Чаруса, он тихо, покорно спросил:

— Ты прощаешь меня, Нина?

— Надо подумать, Николай! — так же тихо ответила она.

Подошли к медпункту. Остановившись у крыльца с досчатыми резными перильцами, Нина Андреевна задумалась, еще раз окинула взглядом мужа и сказала:

— Здесь я живу с девочками. Тут у меня медпункт и квартира. Через два дома — детский сад. Соня и Рита сейчас там. Они ждут меня.

— Разреши мне войти, Нина!

— Нет, Николай! Ты мог это сделать раньше. Мог зайти без спроса. А теперь нельзя.

— Но ведь я даю тебе честное слово!

— Этого мало, нужно дело.

Она вставила ключ в замочную скважину и открыла дверь.

— А мне как быть? Что делать? — растерянно спросил Николай Георгиевич.

— Решай сам. Не маленький.

И ушла.

12

В тот вечер Николая Георгиевича вызвал к себе в кабинет директор леспромхоза Черемных. На улице было уже совсем темно. Поселок спал, лишь в некоторых окнах конторы светились яркие электрические огни. В коридоре Багрянцев встретился с Ошурковым. Начальник лесоучастка только что вышел от Якова Тимофеевича: без фуражки, пунцово-красный, с вытаращенными глазами; на лбу и на висках блестели крупные капли пота.

— И тебя вызвали? — схватив за руку Николая Георгиевича, сказал Ошурков. — Ну, берегись, Колька! Вот мылили шею! Хмель как рукой сняло…

И дохнул спиртным перегаром в лицо Багрянцеву.

— Выпутывайся, Колька, как знаешь, только не выдавай, что пьем вместе. Кто-то накапал про нас директору. Он и замполит взяли меня под перекрестный огонь, думал, живой не уйду: измелют. Директор рубит сплеча, по-рабочему, а этот замполит мягко стелет, да жестко спать: подо все у него политическая подкладочка… Фу, жарко!

Он достал из кармана огромный серый платок и тщательно вытер лоб, виски, шею. Потом продолжал:

— Как кончится головомойка, приходи прямо к старухе. Отдохнем за «лесной сказкой». Я велел старухе приберечь для нас. Да ты что, Колька, приуныл? Не трусь, до самой смерти ничего не будет! Что молчишь-то? И с работы снимут, так не велика беда. Сегодня снимут, а завтра снова поставят. Опытные люди тут на вес золота. А пить — кто не пьет? Курица и та пьет.

Из кабинета выглянул замполит Зырянов.

— Заходите, товарищ Багрянцев. Ждем.

Ошурков поспешил удалиться, шепнув Николаю Георгиевичу:

— Ну, счастливо, Колька! Не робей.

Багрянцев вошел в кабинет. Директор кивнул на стул между столом и кушеткой.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал он. — Извините, что поздно побеспокоили. О серьезных делах лучше толковать, когда уляжется дневная суета.

Николай Георгиевич продолжал стоять навытяжку, по-военному притиснув к карману брюк фуражку.

— Ну, садитесь! — мягко, почти дружески сказал Зырянов. — Ведь не с рапортом пришли.

Багрянцев сел. Но и сидеть продолжал навытяжку.

— Мы вот здесь только что ругали Ошуркова, — начал Черемных. — Пьяница известный. Я еще лесорубом работал под его началом. И тогда от него за версту разило самогоном. Меняются времена, меняются люди, а вот в характере Степана Кузьмича — ничего нового. Горбатого, видно, могила исправит. Посылая вас к Ошуркову, мы думали, что вы станете влиять на него, подскажете ему, исходя из своего горького опыта, к чему может привести злоупотребление спиртными напитками. Так ведь, Борис Лаврович?

— Совершенно верно, — согласился Зырянов.

— Однако наши расчеты не оправдались, — продолжал директор. — Первое время мы следили за вашей работой, радовались, когда участок был выведен из прорыва и пошел в гору. Стали поощрять эти успехи. Тогда, когда речь шла, кому вручить знамя, у нас было два кандидата: Моховое и Томилки. У коллектива углевыжигательных печей больше было данных на получение знамени, а мы его все же на Моховое отдали. Думали, дальше пойдет все как по маслу, но ошиблись. Теперь вот надо исправлять дело.

— Переведите меня на другой участок, — сказал Багрянцев. — Я не пожалею сил и докажу, что умею работать.

Зырянов повернулся к Багрянцеву.