Чароплет

Никодимус вернулся в проулок к Шеннону. За спиной старика рассредоточились кобольды — им чем темнее, тем уютнее. Жила и Кремень переговаривались вполголоса, остальные трое коротали время за игрой кости. У Никодимуса защемило сердце. Из Остроконечных гор он повел на охоту за Тайфоном пятнадцать кобольдов. Теперь, спустя десять лет бесконечных стычек с ликантропами и демонопоклонниками, у него остались только эти пятеро.

— Скиталец свалился из покоев канонистки, — сообщил Никодимус Шеннону.

— Сцепился с Кейлой? — предположил старик.

— Может быть. А может, это демон его, для острастки. В любом случае плохо дело. Нужно куда-то скрыться до вечера.

Старик поправил серую рясу.

— Я тебе то же самое твержу. Но куда? Под Скользящие доки?

— Нет, водохранилище наполнено, — покачал головой Никодимус.

— Толстосум Дал?

— После того побоища на складе? Благодарю покорно.

— Шайка старухи Фатимы?

— Старуха до сих пор обещает награду за мою голову.

— Что же ты такого наговорил той ночью в ее спальне, мальчик мой? — фыркнул старик.

Никодимус поморщился.

— Может, к Гаю Огню?

— Помнишь, во что Жила превратил левую руку его брата?

— Жила не виноват. Думать надо головой, прежде чем хватать кобольда без предупреждения. И потом, Гай все равно братца своего недолюбливает.

— Нет, не годится, — вздохнул Шеннон. — Значит, остается только брошенная привратницкая.

— Да, наверное. — Никодимус помолчал, оглянувшись на купол. — А если спрятаться на пепелище?

— Кто там сейчас за главного?

— Все тот же старый пес.

— Я лучше толченого стекла наемся, — скривился Шеннон.

— Бросьте, магистр, не такой уж он и пройдоха.

Шеннон только сузил затянутые бельмами глаза.

— Хотя, конечно… — вздохнул Никодимус. — Все может быть.

Глава пятнадцатая

Франческа открыла глаза. В подмышках резало.

Лишь после минутного замешательства она вспомнила, как попыталась обезоружить Сайруса и тот обратил против нее причальную парусину. А потом она, кажется, потеряла сознание, оказавшись под цензурирующим заклятьем. Франческа выпрямилась, и резь в подмышках пропала. То есть все это время ее обмякшее тело удерживала в вертикальном положении одеревеневшая мантия.

Сайрус как ни в чем не бывало расправлял складки своего пышного зеленого одеяния.

— Будем считать это недоразумением, — сдержанно проговорил он. — У нас общая цель. Я поклялся Селесте служить Авилу. Ты, как целительница, тоже служишь горожанам. Но меня долг обязывает докладывать о любой угрозе. И когда мы поговорим со стражем башни и с маршалом, ты убедишься, что им можно доверять. А пока ты под моей цензурой.

Кое-что вспомнив, Франческа взглянула на ногу, но рассылающего сигнальные фразы шара там не было.

— Не пытайся колдовать, только голова сильнее закружится.

Франческа вспыхнула. Как же она упустила из вида, что парусиновые причальные стенки будут пропитаны чарами?

— Сайрус, ты заблуждаешься, — как можно спокойнее произнесла она. — Это опасно. Ты должен снять цензуру.

Сайрус оторвался от своего занятия.

— Нет, Франческа, и не мечтай.

Опустив вуаль, он принялся разматывать тюрбан.

Франческа наблюдала этот ритуал много раз. Оба замолчали. Густые черные волосы Сайруса в ее воспоминаниях были длиннее, но кудри вились все так же буйно. Кофейного цвета кожа, орлиный нос. Упрямый подбородок подчеркивала аккуратно подстриженная иссиня-черная бородка.

— Я тебя уже не знаю, — сказал наконец Сайрус. — И не могу больше на тебя полагаться. Слишком многое на кону.

— То есть ты до сих пор на меня обижен?

— Наверное. Но это к делу не относится.

— Да?

— Подозреваешь меня в предвзятости? — нахмурился Сайрус.

— В слепой вере своему ордену. А ведь авильских иерофантов могли перевербовать.

— Кто? Перебравшийся через океан демон? Франческа, это бред. — Он шагнул к ней. — Этой твоей Дейдре нельзя доверять.

Франческа хотела потереть лоб, но не смогла высвободить руку из одеревеневшей мантии.

— Сайрус, она умерла у меня на столе, а потом ожила. Это не женщина, это бессмертная аватара. В Авиле творится что-то страшное, и нам нужно держать ухо востро.

— А я, по-твоему, не держу?

— Ты действуешь по уставу.

Над головой скользнула тень, и на соседний причал приземлился расправленный в плоское крыло змей.

Сайрус скрестил руки на груди.

— Значит, вот кто для тебя иерофанты? Несгибаемые, неспособные мыслить самостоятельно солдафоны? Не чета прекраснодушным творцам-чарословам?

— Ты чересчур буквально понимаешь долг и субординацию.

Руки Сайруса в отчаянии взметнулись к небу.

— Как тебе это удается, Фран? Я не даю тебе расшибиться в лепешку. Увожу за тридевять земель от непонятной всепроникающей афазии. Я тебя уже и спеленал, и цензуре подверг, а ты все равно пытаешься мной помыкать. Неужели не ясно, что в этот раз у штурвала не ты?

Глядя, как он шумно дышит, Франческа позлорадствовала про себя: пусть распаляется, чем сильнее, тем лучше.

Она покачала головой, и жесткий ворот мантии врезался в шею.

— Я не пытаюсь тобой помыкать, Сайрус. Ты прав, Дейдре доверять нельзя. Но и стражу с маршалом я довериться не могу. Никому не могу.

Сайрус сжал кулаки.