Чаролом

Вивиан объединила Триллинон, Вердант и Остроземье, создав Вторую Новосолнечную Империю. С помощью изумруда Арахеста она сотворила метазаклинания, делающие магический язык более последовательным и логичным. В итоге имперские чарословы стали сильнее, а имперские божества ослабели. Расцвет изобретательства и промышленности с пугающей быстротой увеличивал мощь Империи. Но метазаклинания Вивиан, препятствующие появлению ошибок в праязыке, уменьшили видовое разнообразие животных и растений, что вылилось в неурожаи и недороды.

Драл, Лорн и Иксос объединились в Лигу Звездопада, Никодимус стал их предводителем, их собственным Альционом. Какография мешала ему писать заклинания, зато улучшила способность составлять и использовать метазаклинания, которые, по существу, были метапроклятиями: под их действием магический язык делался творчески беспорядочным, хаотичным, интуитивным. Так что божества на землях Лиги благоденствовали, и их сила уравнивала мощь Лиги с мощью Империи. Но чем больше богов, тем больше и неодемонов. Потому-то семье Никодимуса пришлось стать хранителями Лиги, охотясь, перевербовывая или уничтожая зловредных тварей.

От попытки разобраться в происходящем у Никодимуса разболелась голова.

– По-моему, – произнёс он, – я прибыл в Шандралу двадцать дней назад. Тогда-то я и использовал метазаклинание, да?

Двойник кивнул.

– И с тех пор веду охотничью партию вдоль реки Матрунда по следам неодемона, ускользнувшего от Леандры?

Ещё один кивок.

– Вы преследуете неодемона по прозвищу Речной Вор. Отсюда всё это, – двойник обвёл рукой палатку.

До Никодимуса начало доходить. Где бы он не применил своё метазаклинание, новые божества тотчас воплощались, откликаясь на молитвы.

– То есть после того метазаклинания кто-то из иксонцев тайком принялся мне молиться?

– Вообще-то, не тебе, а мне, – поправил двойник, разглядывая свои руки. – Требовалось достаточное количество иксонцев, чтобы их молитв хватило для моего воплощения в виде того, кто может тебя оберечь и тебе помочь. Молящиеся обращались в мыслях к тебе, вот ты и стал моим прототипом. Поэтому я…

– Бог какографии, если ты взял мой отличительный признак, – закончил за двойника Никодимус. – То есть ты покровительствуешь ошибкам правописания?

– Посмотри мне в глаза, – двойник положил руку на плечо Никодимуса.

Бог откинул покрывало со своих ног. Тусклый малиновый свет, словно от угасающих углей, заполнил палатку. Там, где должны были находиться ступни, клубились алые письмена. Недужные предложения корчились, свивались кольцами, выпирая на коже бога уродливыми волдырями. Дефективный язык полз вверх, к коленям.

– Я – текст какографа. Я – воплощение собственного распада.

За последние тридцать лет жизни самого Никодимуса и его жены с дочерью часто зависели от способности быстрого понимания новых божеств: кто они, что собой представляют и чему покровительствуют. Никодимус сделался большим знатоком божественной таксономии. Вот и теперь он сразу распознал в двойнике одну из редчайших разновидностей. Самую бесполезную и жалкую. В сердце Никодимуса разлилась пустота.

– Сколько тебе осталось?

Умирающий бог отвернулся.

– Может, мы сумеем спасти тебя, включив в божественную совокупность? Например, подсадим к богу целительства?

– У нас взаимоисключающие потребности, – покачал головой двойник. – Конфликт между ними разрушит наши воплощения.

– Когда ты воплощался последний раз?

– Полтора года назад, в Нагорье, сразу после того, как вы с Франческой прибили ликантропского неодемона. После моего распада твои воспоминания станут чётче, – двойник грустно улыбнулся. – Это было… незабываемое событие.

Никодимус коснулся собственного бедра, и в памяти что-то зашевелилось.

– Сейчас я даже не могу вспомнить, что было хуже, когти волчьего божка, которого я обманом заставил себя атаковать, или выволочка, которую мне потом устроила Фран.

– Выволочка. Куда там тем когтям. Я слышал только половину её тирад, и то задавался вопросом, не разрыдаешься ли ты. И как только ты живёшь такой?

Никодимус хмыкнул.

– Ну, на мой взгляд, твоя жизнь вызывает уныние куда больше моей.

– Я, может, и умирающий бог, вечно обречённый на циклическую реинкарнацию и агонию смерти, но и то сомневаюсь, что вынес бы муку, которую вы считаете естественным состоянием.

– Ты говоришь о человеческом осознании своей смертности?

– Я говорю о семейных отношениях.

Никодимус фыркнул, и его двойник лукаво улыбнулся.

– Неужели издёвки над смертными делают твою собственную участь терпимее?

– Слегка, – улыбка двойника поблёкла. – Особенно после долгой тренировки в подобного рода глупостях.

Келоидный рубец на спине начал зудеть. Никодимус попытался дотянуться и почесать. Рубец появился в тот день, когда Тайфон, использовав изумруд Арахеста, украл его способность к чарописи. Шрам и изумруд сохранили связь. Сейчас изумрудом владела Вивиан, и Никодимусу пришлось вытатуировать вокруг шрама сеть заклинаний, чтобы пресечь эту связь. Он совершенно не помнил, зачем отдал изумруд сестре.