Чародей

— Саданула под дых и хочешь, чтоб я в телячьей радости серенады тебе запел? — проговорил он хрипло. — Никому я тебя не отдам, даже под угрозой смерти! Как ты этого не понимаешь! Взбрыкнул от злости, когда увидел, с каким лицом ты с Костей разговариваешь… И как смотришь на него… Вроде Костя ближе, чем я… Да что скрывать, не только злость прорвалась, но и зависть… Молокосос, а уверенность, как у генерала….

— Да ладно уж, договаривай, не только зависть прорвалась, но и ревность дуром поперла….

— Чего ты меня добиваешь?

— Не добиваю, а горжусь. Раз ревнуешь, значит дорога я тебе… И ты мне очень дорог, хоть и порядочный дурак… Чайник, наверно, выкипел… Идем, Богом посланный мне лиходей — чародей….

Поднял меня и понес через двор во флигель. Я прошептала, что нехорошо будет, если Костя уедет таким обиженным. Ответа не последовало.

Внешне все осталось по-прежнему: мир, покой, труд и песни. Но в душе моей поселилась тревога, я никак не могла понять, что же все-таки произошло в тот вечер… Первый звонок будущих неурядиц? Или подтверждение незыблемости нашего доверия друг другу? Он поднял меня на пьедестал, ранее мне недоступный, убедив всех, что кроме директорских достоинств во мне масса женского обаяния и привлекательности, и сразу расширился круг друзей и подруг. Исчезнет он, и я снова плюхнусь в свою стихию отторженности и одиночества… Возле него жизнь бьет ключом, и одиночество ему не грозит, значит он может обойтись и без меня, найдутся утешительницы… Ревновала ли я его? Да, конечно, но никаких сцен с истериками и слезами не допускала… Чужды они мне и омерзительны. Да и верила я ему безгранично.

Несколько раз, приезжая из лагеря, забегала к нам и Женя Кошарная. Я писала о ней, когда рассказывала, как Текля пролезла в партию. Женя — подкидыш и выросла в детском доме с младенчества. Очень общительная и веселая, она любит возиться с малышами.

Во время эвакуации в пути при бомбежке погибла воспитательница малышей, школьница Женя заменила им и воспитательницу и ночную няню, благополучно довезла их до нашего детского дома и так и осталась с ними, бегая учиться в седьмой класс. Поступила заочно в педучилище и стала получать зарплату. Дети в ней души не чаяли. Не знаю, как она познакомилась с сестрами Юрия, привязалась к их семье, а Юрия приняла, как брата, когда он приехал, расставшись с женой. Она и называла его Братиком, отбросив подлинное имя. Обращалась с ним бесцеремонно и слегка покровительственно, скорее не как сестра, а как младший, но более мудрый братишка. Очень симпатичный человек, очень открытый и обаятельно-прямой, совершенно бесхитростный и прямодушный. Наградив Женьку богатой душой, природа ограбила ее внешностью. Лицо вытянутое, сплюснутое с боков, зубы едва прикрываются губами, спина вогнута, а живот выпячен, ручки — ножки тоненькие, кисти рук разлапистые, ступни широкие, но походка легкая, быстрая, живая. Женька привыкла к своей некрасивости и несла ее, как нечто предопределенное, неизбежное, от которого нельзя освободиться, поэтому нужно стараться не обращать внимания на эту беду. Плачь — не плачь, горюй — не горюй, делу не поможешь, ничего от этого не изменится. При появлении Женьки Юрий расцветал улыбкой, готовно наклонялся над нею и разговаривал, радостно блестя глазам, как говорил бы с младшим любимым братишкой. Никаких тайн между ними не было. Впоследствии я с огорчением узнала, что Женька в курсе наших с Юрием отношений, ей до мелочей известно не только его настоящее, но и прошлое, куда Юрий меня упорно не пускает. Ворвавшись в комнатку, Женька хватала с кровати подушку, швыряла ее на лежбище и плюхалась рядом с Юрием, который тут же поворачивался к ней сияющим лицом, в ожидании веселых новостей и душевной беседы. Женька привезла привет от Карла Ивановича и повторное приглашение пожить у него несколько дней желанными гостями. На этот раз привезенные Женькой новости были невеселыми.