Чародей в ярости. Чародей-странник

— Я-то еле-еле почувствовал, — добавил Фларан. — И то у меня чуть желудок наизнанку не вывернуло. И страшно так стало, будто сейчас на куски меня разорвет. Словно кто-то пальцами у меня в мозгу ковырялся… — Он испуганно умолк.

— Постарайся не вспоминать об этом, — посоветовал Род, проклиная свою несдержанность. — Простите, что спросил.

Насколько понял Род, эти двое были ребята мягкохарактерные. А что, если бы люди Альфара попытались справиться с чародеем более свирепого нрава? Ну или просто с любителем подраться? Такой бы взбеленился и отправился бы на поиски Альфара.

И Род не стал бы его винить. Стоило ему задуматься о том, что кто-то копается в его мыслях — и он сразу почувствовал прилив ярости. Это чувство напугало Рода, он постарался унять его, отвлечься… но воображение нарисовало ему Гвен и детей и то, как какой-нибудь наглый молодой чародей пытается покопаться в разуме у них! Ярость вспыхнула столь неожиданно, что Род оказался беззащитен перед ней. Его затрясло как в лихорадке, а злость искала цель — любую цель, она пыталась Целиком завладеть Родом, сделать его своим орудием. Он сдерживался изо всех сил, пытаясь удержать гнев внутри себя, не Дать ему обрушиться ни на кого.

Но оба чародея не спускали с него глаз.

— Друг мой, — вытаращив глаза, спросил Саймон, — тебе нехорошо?

Такой простой вопрос, заданный с самыми добрыми намерениями! Но он пробил брешь в ментальной обороне Рода.

Он спрыгнул с повозки и, размашисто прошагав по дороге, свернул на поле и припустил бегом. «Не трогай их, — твердил он себе, — делай что хочешь, но их не трогай!». Ему нужно было каким-то образом разрядиться, а бег был не самым плохим средством для этого.

Вскоре он увидел впереди большой валун, вокруг которого валялись камни поменьше. Род остановился, поднял один из них — с фут в поперечнике — и поднял над головой, свирепо зарычав. Пару мгновений он стоял, вперив взгляд в валун, а потом запустил в него камень и прокричал:

— Будь ты проклят! — Камень врезался в валун, издав подобие ружейного выстрела. Во все стороны брызнули острые осколки. — Сгори в своем колдовском пламени! Провались в крысиную нору и забудь про то, что умел телепортироваться! Улети в небо, а назад не спускайся!

Еще минут пять он так бушевал, изрыгая одно бессмысленное проклятие за другим.

В конце концов ярость пошла на убыль. Род опустился на одно колено, не спуская глаз с ненавистного валуна, постоял немного, а потом понурил голову и, тяжело дыша, стал ждать, когда уймется дрожь.

Вскоре сердце его забилось ровнее, он встал и едва заметно покачнулся. Потом он заставил себя развернуться лицом к дороге. Возле повозки стоял Фларан и смотрел на него.

А вот Саймон стоял совсем близко. Опираясь на посох, он не сводил с Рода сочувственного взгляда.

Вот это-то и было самым болезненным — сочувствие. Род поежился, ему стало еще хуже и тоскливее.

— Прощу прощения, — пробормотал он и отвел взгляд. — Со мной такое нечасто приключается.

— Да ты не переживай. Я бы на твоем месте так же сделал, — заверил его Саймон.

— Ну… спасибо, — не слишком обрадованно отозвался Род. — Просто меня возмутила мысль о том, что кто-то посягает на свободу других людей, не дав себе труда даже подумать о них!

Саймон кивнул:

— А когда того, на кого злишься, рядом нет, еще труднее бывает. И ты правильно сделал, что нашел этот камень, — он ведь ничего не почувствовал, а ты злость свою на нем выместил.

— И силы израсходовал — ты это хотел сказать? Но зачем, зачем тратить столько сил, когда тому, на кого я зол, от этого не жарко и не холодно?

Саймон нахмурился:

— Вот об этом я не подумал. Вообще-то лучше приберегать свою злость, чтобы потом обрушить ее в полной мере на того, кто ее заслужил.

— Сказать легко, — невесело улыбнулся Род. — Но как сдержишь гнев? Понимаю, звучит просто, но ты сам когда-нибудь возьми да попробуй! Да ты… — Он умолк, уставился на Саймона и медленно проговорил: — Ты пробовал, да? Вижу, — кивнул Род, — пробовал.

— Так и есть, — признался Саймон.

— Ты выходил из себя? Ты гневался? Ты?! Ты, кому на грудь можно повесить табличку «Славный Малый»? Само спокойствие? Ты?!

— Я самый, — подтвердил Саймон с ироничной улыбкой. — Не так-то легко, друг Оуэн, притворяться, что ничего не знаешь, когда тебе ведомы чужие мысли. Такое искушение, когда разозлишься на кого-нибудь, взять да и выложить все, что знаешь про него. А не выдержишь, так и брякнешь: «Кто трус? Я трус? А не ты ли был готов бежать с поля боя, и бежал бы, если бы командир с мечом у тебя за спиной не стоял?» Ведь на самом-то деле тот, про кого я тебе говорю, бежать не бежал, он шел вперед, а вот про что он думал, шагая вперед, — это_: только ему да мне было известно. А я проговорился, дурак такой. И еще раз было. Священнику говорю: «Что же вы, святой отец, меня прелюбодеем называете, а сами какие мысли имели насчет жены Тома-пахаря, а?»

Род присвистнул:

— Со священниками так нельзя!