Чародей с гитарой. Том 2.

— Боюсь, что не могу этого сделать.

Над юношей тут же нависла двухтонная туша медведя.

— Как так, моя дочка не понравилась?!

— Не в том дело. — Джон-Том выдавил бледную улыбку. — Просто, э-э, из этого не будет проку. В том смысле, что мы не состоим даже в отдаленном родстве, то есть межплеменном.

— А что ты толковал о разумных племенах, работающих вместе?

— Ну да, работающих, но не живущих же — то есть я имею в виду брак и все такое.

— Он хочет сказать, ваша чудовищность, — подхватил Мадж, когда протесты Джон-Тома выродились в неразборчивый лепет, — что и сам не ведает, чего несет. Уж я-то знаю, я-то слушаю его словесный понос уже поболе года.

— А, вот еще, — быстро вставил Джон-Том. — Я женат.

— О, не проблема! — Вождь вознес обе лапы над головой, и из уст его полилась непрерывным потоком неразборчивая тарабарщина. Потом он опустил лапы и криво ухмыльнулся. — Во! Теперь ты разведенный и вольный жениться опять.

— По законам моей страны — нет.

— А хоть бы и нет, но ты живешь теперь по закону здешней страны. Подь сюда.

Медведь схватил Джон-Тома за правое запястье и чуть ли не по воздуху поволок к дочери. Она возвышалась над женихом на добрый фут и весила фунтов восемьсот.

— Дорогой!

Девица обхватила его обеими лапами, и юноше представилась редкая возможность испытать настоящие медвежьи объятия. Результатом контакта — к счастью, кратковременного — были помятые ребра, отшибленный дух да ощущение, будто он неделю провел на столе у костоправа. Должно быть, нареченная догадалась, что синюшный цвет лица вряд ли говорит о добром здравии. Пока Джон-Том взахлеб хватал ртом воздух, вождь воздел руки и торжественно оповестил племя:

— Вечером большая свадьба, все приходят, масса танцев и песен, масса еды. Хотя не из гостей, — спохватившись, добавил он.

Уточнение было встречено несколькими огорченными возгласами, но они потонули в потоке всеобщего ликования. Сия буколическая сценка тут же напомнила Джон-Тому радостную ночь шабаша из «Фантастической симфонии» с собой в главной роли[1].

— Значица, его чудовищность милосердно отпускает нас? Какое великодушие!

— Мне кажется, даже своими едва ворочающимися мозгами он сообразил, что невежливо есть товарищей жениха, — заметила Виджи.

— Ага, до свадьбы. Вот увидишь, что будет потом. А можа, не погодишь и не увидишь, потому как нам абсолютно ни к чему слоняться тут и ждать выяснения. Как тока он отвернется — испаряемся.

— А как же Джон-Том?

— А что он нам? — В голосе Маджа не было и тени дружелюбия. — Он сам влез в эту милую западню, заливая про любовь, жисть и дружбу, про взаимопонимание меж разумными существами и прочую дребедень. Пусть сам себя отсюда выпевает. Мы не можем слоняться тут и ждать свадьбы, чтоб узнать, что с ним будет. Нам надо позаботиться о себе и надо делать ноги, пока наши милые хозяева настроены по-доброму… Как насчет тебя, старичок? — зашептал выдр стоявшему рядом еноту.

— Боюсь, на этот раз мне наверняка придется согласиться с тобой. Бедолага Джон-Том впутался в грандиозную сплошную неприятность. Тут я выхода не вижу, уж будьте покойны, — с сожалением хмыкнул Перестраховщик. — И лучше ему что-то придумать до наступления вечера. Заниматься любовью с горой небезопасно. Ежели она забудется, он может очнуться разломанным вдребезги, как его дуара.

Выдры вполне разделяли воззрения енота на перспективы супружеской жизни Джон-Тома.

Юношу и его суженую отвели в отдельную пещеру. Пол в ней был посыпан чистым песочком, имелись стол, стулья, пара шезлонгов на диво современного дизайна. Не зная, чем заняться, юноша прилег на один из них. Людоедка тут же пристроилась на соседнем, и дерево тревожно скрипнуло.

Покой жениха и невесты, хмыкнул он. Все равно что приемный покой хирурга. Ему не было позволено выходить, но мимо входа то и дело мелькали его товарищи — очевидно, им была предоставлена полная свобода передвижения. Это заставило мысли Джон-Тома заработать быстрее. Мадж не станет болтаться здесь до бесконечности, ожидая, пока приятель выпутается из очередного затруднения. Выдр ему друг, но не дурак; Джон-Том знал, что если в ближайшее время что-нибудь не предпримет, то останется сам по себе. А тем временем людоедка, лежа в шезлонге, со страстью взирала на него.

Устав от затянувшегося молчания и бесполезных раздумий, он подал голос:

— Знаешь ли, толку от этого не будет, я уже говорил твоему отцу.

— Откуда знаешь? Еще не пробовали.

— Да ты приглядись получше. Я вижу тебя, ты видишь меня. Я вижу различия.

— Я вижу двоих. Чего еще надо?

Да, с такой зубодробильной логикой разговор затянется.

— Ты уже была замужем?

— Однажды. Здорово было.

— Но сейчас ты свободна?

— Ага.

— А что случилось с первым мужем?

— Сломался.

— О-о?