Это ослепительное создание, призрачное млекопитающее, настолько завораживало взгляд, что Джон-Том не сразу признал, что за животное перед ним. Тонкий и сильный торс мог принадлежать лишь представительнице куньих. Видение улыбнулось, обнажив острые мелкие зубки. Сомнений не оставалось: перед ним была горностаиха во всей своей зимней красе. Вот, значит, в какое время года он угодил сюда, а ведь и не подумал поинтересоваться. В том, что перед ним самочка, трудно было усомниться.
И самцы всех видов сразу застыли в ожидании, глядя вверх на экдасиастку-горностаиху[3], уже возящуюся с застежками на первой вуали. Она расстегнула одну, следом вторую. Посетители ответили одобрительными воплями — удивительной смесью воя, свиста, визга, писка и лая. Змеиными движениями она начала выползать из покрывал.
Джон-Тому и в голову не приходило, что животное может показывать стриптиз. В конце-то концов под последней одеждой окажется мех, а не обнаженная человеческая плоть. Но, как оказалось, эротика мало связана с наготой. Возбуждали сами движения — изгибы и повороты, — которых не смогла бы повторить ни одна женщина. Том обнаружил, что танец захватил и его.
Под одобрительные крики толпы вуаль следовала за вуалью. Холодное безразличие, которое Джон-Том пытался изображать, давно уступило место томлению. Он оказался столь же восприимчивым к красоте животного, как и все вокруг. Движения горно-стаихи выходили за пределы возможностей самой гибкой из женщин, она проводила свое представление с изяществом и благородством герцогини.
Только холодный кусок гранита мог остаться равнодушным к фигурке, вьющейся между ветвей и листьев, проглаживающей их телом и ладонями. В комнате стоял тяжелый мускусный запах — должно быть, взволновались все самцы сразу.
Наконец соскользнула последняя вуаль, перышком поплывшая к полу. Музыка частила вместе с плясуньей. Покрытая белым мехом задняя часть ее тела, отрицая всяческую гравитацию, вибрировала маятником, содрогаясь вместе с белым хвостом в такт музыке.
Музыка впала в неистовство, когда, держась уже за самые нижние ветви, горностаиха выполнила последнюю серию абсолютно невозможных движений, мгновенно пояснивших Джон-Тому, зачем нужна кольцеобразная стойка. Это была крепостная cтенa, за которой тяжело вооруженные повара и бармены могли Отразить истерический натиск распаленной аудитории.
Длинноухий кролик, надо думать, самец, ухитрился сграбастать горстью черный кончик хвоста, который у него игриво, но твёрдо вырвали. Пока горностаиха раскланивалась и посылала поцелуи публике, коренастый и крепкий самец рыси затолкал кролика в толпу посетителей. Потом артистка скользнула по ветвям наверх и, с последним плавным изгибом, исчезла в потолке.
Ставни и шторы торопливо подняли. Опять начались разговоры, все вернулись к обыденным темам. Только официантки и официанты молекулами кислорода в узких кровеносных сосудах протискивались среди столиков.
— Ну че, видал, кореш, а? — проговорил Мадж с видом человека, только что выписавшего чек на огромную сумму. — Уж ежели я сказал, значит... — Он умолк, странно поглядывая на Джон-Тома.
— Что случилось? — спросил тот, почувствовав себя неуютно.
— Зажарь меня на завтрак, — прозвучал удивленный голос, — если ты не покраснел! Эх, вы, люди...
— Что еще за ерунда, — сердито пробормотал Джон-Том, отворачиваясь.
— Э, не... — Перегнувшись через стол, выдр заглянул прямо в лицо Джон-Тому, все еще пытавшемуся спрятать глаза. — Ей-ей, не вру... Ты красный, как зад бабуина. — Выдр кивком указал на потолок. — Не видал такого представления, а?
— Видал я, видал. — Юноша заставил себя повернуться к своему опекуну, ощутив при этом, что его повело. В голосе чувствовалась слабость. Сколько же он успел принять этого черного зелья? — Было... в кино.
— А это еще что?
— Колдовское наваждение, — коротко определил Джон-Том.
— Хорошо, вот ты смотрел... Это ж такая, смею сказать, красота, изящество. — Выдр с восхищением поднял глаза к потолку. — И отчего же тогда красная рожа?
— Просто дело в том... — Юноша тщетно пытался объяснить причину смущения. — Я никогда не думал, что действия... — Но как выговорить это слово — «животного», — не обидев своего спутника? В отчаянии он попытался отыскать другое объяснение. — Я еще не видел такой... такой совершенной и извращенной грации.
— А, теперь понимаю. Только слово «извращенная» здесь ни при чем. Ты что, не можешь понять, какая это красота?
— Именно это я и хотел сказать. — Джон-Том с благодарностью ухватился за предоставленную ему возможность.
— То-то, — негромко пробурчал Мадж и разулыбался. — Вот бы добраться до этой резвушки-дорогушки, я бы устроил ей не менее прекрасное представление.
В густом и теплом кабацком духе, после обильной еды и выпивки Джон-Тома решительно развезло. Он уже боялся отрубиться. Мадж и так не слишком высокого мнения о нем, и, что бы там ни приказывал Клотагорб, трудно рассчитывать, что выдр не бросит его, если он вновь выставит себя полным ослом.
Поэтому Джон-Том отодвинул в сторону кружку, поднялся на ноги и огляделся по сторонам.