Чародей поневоле (пер. В.М.Федоров)

— Что ты имеешь в виду? — Голос его был глухим и угрожающим. Он поднял стиснутый дрожащий кулак.

Род, нахмурясь, посмотрел на него.

— Да ясно же, отшлепав ее. Надавав ей так сильно, чтобы ей пришлось стоять до следующего воскресенья. Как же еще этого добиться?

Кулак Туана медленно опустился, краска изобильно вернулась на его лицо.

— О, — произнес он и отвернулся. — То правда. То вполне справилось бы с сим.

— Именно так, или же дать ей погибнуть.

Туан кивнул, к нему возвращалась жизнь. Он повернулся к шатру королевы, помолчал с минуту, затем расправил плечи.

— Тогда я сделаю это. Прости меня, друг Гэллоуглас, ибо на минуту я подумал, что ты имел в виду… нечто иное.

Он сделал глубокий вдох и быстро зашагал к шатру.

Он остановился у входа, кивнул часовым, снова расправил плечи и промаршировал в шатер.

Род улыбнулся, позабавленный.

— Я-то думал, что это у меня на уме неприличные мысли!

Он тихо засмеялся и повернулся к костру ведьм и колдунов, размышляя, что годы, проведенные Туаном в Доме Хлодвига, научили его многому в жизни.

Из темноты материализовалась Гвендайлон. Она застенчиво улыбнулась.

— Что забавляет милорда?

Род ухмыльнулся, поднял ее на руки для поцелуя, длительного и теплого.

— Милорд! — мило покраснела она, приглаживая растрепавшиеся волосы.

Ночной бриз донес до них внезапные звуки шлепков, сопровождавшихся визгом и воплями.

Часовые у шатра вскинулись, затем метнулись к шатру. Один хотел уже было откинуть полог, но второй схватил его за руку и крикнул:

— Вашему Величеству потребна помощь?

— Не входить, — провизжал полный муки голос. — Под страхом смерти не входить!

Караульные обменялись озадаченными взглядами, затем пожали плечами и вернулись на свои места, хотя и не без нескольких нервозных взглядов через плечо.

Визги сделались более приглушенными, потом перешли в рыдания. Звуки шлепков прекратились.

Затем стало тихо.

Род посмотрел на Гвен.

— Чему ты улыбаешься?

Она глянула на него уголком глаза.

— Я говорила тебе, милорд, что могу слышать все мысли, кроме твоих.

— Вот как?

— Да. А в этот миг в том шатре самые хорошие мысли.

Огни в шатре погасли.

Гвендайлон хихикнула и отвернулась.

— Идем, милорд. Было бы неподобающим слушать дальше. Идем. Этой ночью ты должен лечь пораньше.

— Проснись, Род Гэллоуглас!

Что-то трясло его за плечо.

Род заворчал и с трудом открыл глаза.

— Что, черт возьми, ты, по-твоему…

Он остановился, когда увидел выражение лица Брома.

— Да, — пробурчал Бром. — А теперь облачайся и идем со мной.

— Я не сплю голым в ночь перед боем, — проворчал Род и поднялся очень осторожно, чтобы не потревожить Гвендайлон.

Его лицо на миг смягчилось, когда он посмотрел на нее. Он коснулся губами ее щеки. Она пошевелилась, забормотала во сне и перевернулась.

Затем он поднялся, и лицо его посуровело.

Бром уже шагал прочь сквозь холодный предрассветный туман, становившийся все более редким.

— Ладно, что случилось? — проворчал Род, догнав Брома.

— Нет, помолчи! — отрезал Бром и хранил молчание, пока они не поднялись по склону далеко над шатрами.

Затем он рывком повернулся к Роду и резко бросил:

— А теперь скажи мне! Ты любишь ее?

Лицо Рода опустело.

— Ты разбудил меня только для того, чтобы спросить об этом?

— Это достаточно важно для меня, — огрызнулся Бром. — Ты любишь ее?

Род сложил руки на груди, оперевшись на одну ногу и слегка выставив другую.

— А какое тебе все-таки дело до этого, черт возьми? Какое ты имеешь право знать мою душу?

Бром отвел взгляд, лицо его искажалось эмоциями, и когда он заговорил, казалось, что слова из него вытягивали клещами.

— Она моя дочь, Род Гэллоуглас.

Он взглянул на ошеломленное лицо Рода, и в глазах его появился сардонический блеск.

— Да. Ты едва ли можешь поверить этому, не так ли?

Он отвернулся, глядя на долину, голос его смягчился от воспоминаний и дум.

— Она была всего лишь служанкой в королевских покоях, Род Гэллоуглас — и все же я любил ее. Она была маленькая, едва ли в половину роста иной женщины, и все же на голову выше меня. И смертная, чересчур смертная.

И она была прекрасной, ах, какой прекрасной. И хотя это может показаться странным, сильно желанной мужами двора. И все-таки, — голос Брома принял тон удивления и благоговения, — она любила меня. Одна она из всех живших женщин, эльфов и смертных, видела во мне не карлика, эльфа или князя, но только мужчину.

И желала меня…

И любила меня…

Он оборвал себя и с удивлением покачал головой.

Он вздохнул.

— Я любил ее, Род Гэллоуглас, я любил одну только ее и зачал ей ребенка.

Лицо его потемнело, он сцепил руки за спиной и уставился в землю.

— Когда она оказалась в тягости — время ее быстро близилось, скоро ее разнесло бы так, что узнали бы все и затравили бы ее жестокими шутками, хотя мы были обвенчаны, — я отправил ее в дикий лес к моему народу, и там-то с помощью повивальных бабок в лице эльфов и лепреконов[30] она родила прекрасное, смеющееся, частично эльфовское дитя.

Глаза его увлажнились, он поднял голову, глядя сквозь Рода.