Чародей и дурак

Баралис опустился на стул и сделал надрез на том же месте, где много раз прежде. Шрам на пальце не заживал, зато кровь выступала быстро.

Пары волшебного зелья вознесли его вверх, а воля увлекла вперед.

Нынешнее путешествие далось ему нелегко. Вышний мир был возмущен неведомыми течениями. Мощные потоки сбивали с пути то малое, что осталось от него, неся его вверх, к холодному мерцанию звезд. Баралису приходилось постоянно бороться с ними. На Ларн он прибыл измотанным до предела.

Четверо ждали его — как всегда.

Для окольных разговоров у Баралиса не было ни времени, ни сил.

— Похоже, рыцарь нашел того, кого искал. Это мальчишка по имени Джек — мой бывший пекарь. Он наделен большой силой и, если верить пророчеству Марода, скоро явится сюда, чтобы уничтожить вас.

Несмотря на усталость, Баралис объявил об этом не без удовольствия. Наконец-то их проняло, этих четверых.

Меж ними произошло безмолвное совещание, и скоро самый младший облек мысли в слова:

— Ты уверен?

— Я не слуга, чтобы отвечать на подобные вопросы, — рявкнул в ответ Баралис.

— Чего же ты хочешь от нас? — примирительно произнес самый старший.

Баралис сказал:

— Хочу вашей помощи, чтобы выследить этого мальчишку. — И добавил: — Я жду также, что вы сдержите свое обещание касательно войны. Вы сказали, что будете помогать Брену. Какую помощь можете вы оказать?

— Мы наведем наших оракулов на этого юношу, — резко ответил старший. — Что до войны, Баралис, то у тебя прискорбно короткая память. Разве мы не сказали тебе в прошлый раз, что Высокий Град выступит лишь после свадьбы Кайлока?

— Наш уговор этим не исчерпывается.

— Мы передаем тебе то, что становится известно нам самим. Сейчас я могу сказать, что Аннис не сдастся осадившим его войскам Кайлока и что высокоградцы намерены вести подкоп под северо-восточную бренскую стену, в сторону дворца. Копать они начнут завтра.

Наконец-то хоть что-то полезное! Опаснее всего при осаде такой вот умелый подкоп. При взрыве рушатся целые здания. Баралис остался доволен. Кто бы мог подумать, что высокоградцы попытаются подрыться под самый дворец?

— Больше ничего не скажешь?

Старший, хотя и изъяснялся мысленно, без слов, как-то умудрился негодующе фыркнуть.

— Дай тебе волю, ты бы из наших оракулов все соки выпил. Будь доволен и тем, что узнал.

Тут старшего прервал один из четверых, они посовещались, и старший продолжил:

— Нынче один из оракулов говорил о той женщине, Меллиандре. Скоро она будет твоей. Ну что, достаточно теперь?

— О да.

— Тогда оставь нас. Я свяжусь с тобой, когда нам станет что-либо известно о юноше по имени Джек.

Баралису не понравилось, что его выпроваживают столь бесцеремонно, но он не стал спорить. Главное заключалось в том, что скоро он добьется того, к чему пуще всего стремился. Устремившись без прощальных слов назад, к своему телу, он рискнул взглянуть на небо: никогда еще этот сверкающий свод не казался ему столь похожим на корону.

XI

— Нет, Хват. Оставь что-нибудь и на дорогу. — Мелли сунула котомку Хвата обратно. — Я не могу взять все.

Она отвернулась, радуясь тому, что в погребе темно и никто не увидит ее слез.

Все так добры к ней, так заботливы! Джек и Таул говорят приглушенными голосами, то и дело пожимая ей руку и спрашивая, вправду ли она обойдется без них. Точно на похоронах которые подозрительно напоминают ее собственные.

Было раннее утро. В щели вокруг люка еще не проникал свет, зато доносились тревожные звуки — звуки битвы. Начался обстрел южной стены, и весь погреб трясся от оглушительных разрывов. Нервы Мелли были натянуты до предела. Скорее бы уж Джек с Таулом ушли — тогда она бы взяла себя в руки и обрела хоть какой-то покой. Взрывы она была в силах выдержать, но эту насыщенную виной атмосферу, создаваемую тремя уходящими, вынести не могла.

Поспешно вытерев глаза, она сказала Таулу:

— Право же, вам пора. Вы и так уже запоздали. До рассвета остается меньше часа. Берите поклажу и ступайте.

Она понимала, что это звучит не слишком ласково, но только гнев и не давал ее голосу сорваться. Нежность, с которой взирал на нее Таул, была выше ее сил.

— Таул, я не калека и не святая реликвия. Уходи, Бога ради, и не мучай меня.

Непослушные слезы опять навернулись на глаза, и она отвернулась, чтобы смахнуть их.

На этот раз Таул не стал жать ей руку, а поцеловал в губы — не как калеку и не как святую реликвию. Это был первый их любовный поцелуй, и страсть, а не сострадание соединила их губы. Таул прижал ее к себе изо всех сил, но объятия слишком быстро разомкнулись. Охватив ее подбородок своей большой, все умеющей рукой, он сказал:

— Поклянись, что будешь тут, когда я вернусь.

Она молча смотрела ему в глаза.

— Поклянись.

Она никогда еще не видела его таким. Он весь дрожал, и его пальцы впились ей в подбородок. Он был почти страшен. Мелли поняла, что ему необходимо услышать от нее это слово.

— Клянусь.

Она не кривила душой, произнося это, — она сбережет себя для него чего бы ей это ни стоило.

Таул сразу успокоился и отпустил ее.