Чародей и Дурак (Книга Слов - 3)

Каждый пекарь посылается в урочную ночь к назначенной ему мельнице. Исполнив свое дело, члены гильдии собираются в кустах к югу от городской стены и проходят в город через потайную калитку. Шпионство за чужими гильдиями считается самым гнусным из преступлений, уличенные в нем караются пожизненным исключением из ремесленного сословия - так что пекари подвергают себя нешуточной опасности.

Джек невольно восхищался их отвагой.

- Ладно, - сказал, прожевав, Бармер. - Спросим что потруднее. - Он сунул в рот сладкий рогалик, чтобы легче было думать. - Отменное тесто, Скуппит, - заметил он своему соседу.

Тот склонил голову, выражая признательность за похвалу.

- Я добавил в него полмерки густых сливок.

Бармер посмаковал сдобу.

- Это лучшее из того, что тебе удавалось, дружище. - Он проглотил и снова обратился к Джеку: - Скажи-ка, парень, какая пахта лучше годится для пресного хлеба - свежая или кислая?

Джек начинал получать удовольствие от всего этого. Ему нравились пекари - славные ребята, которые любили хорошо пожить и ревностно относились к своему ремеслу.

- Кислая, - сказал он. - Сода, заключенная в ней, помогает пресному тесту взойти.

Экльс поднял голову от тарелки.

- Парень знает свое дело, Бармер.

- Верно, - поддержал Скуппит.

- И все-таки я ему не доверяю, - сказал Нивлет.

Бармер махнул рогаликом.

- Ладно, последний вопрос. Если ты добавляешь в тесто дрожжей, чтобы оно скорее поднималось, надо ли и соли добавить тоже?

- Нет. Лишняя соль мешает тесту всходить. - Джек улыбнулся пекарскому собранию. - И корка от нее делается жесткой.

Бармер встал, подошел к Джеку и с размаху огрел его по спине.

- Добро пожаловать в гильдию.

Все прочие последовали его примеру, и Джека долго мяли, тормошили, хлопали по спине и даже целовали. Только Нивлет остался на месте, глядя на Джека с явным подозрением, а потом встал и вышел из комнаты.

- Ешь, парень, - велел Экльс. - Из пекарской гильдии голодным никто не уходит.

Джек не нуждался в уговорах. Он не ел с самого завтрака - ему казалось, что с тех пор прошло не меньше двух дней, - а еда, стоящая перед ним, казалась куда аппетитнее того, что стряпал Тихоня. Блестящие запеченные окорока соседствовали с огромными пирогами, взрезанные сыры были начинены фруктами, и связки поджаристых колбас лежали в мисках, переложенные жареным луком. Все это перемежалось разными видами хлеба: кислыми и пресными лепешками, содовыми булочками, плюшками, пирожными и простыми хлебами. Никогда еще Джек не видел такого разнообразия. Корочки, румяные, покрытые глазурью или посыпанные тмином, радовали глаз; иные булочки имели на себе насечку, чтобы вкуснее жеваться, другие были искусно перевиты. И все было свежим, ароматным и превосходно выпеченным!

Джек, налегая на еду, неожиданно почувствовал вину перед Тихоней. Травник был добр к нему - учил его, кормил, врачевал, не задавал трудных вопросов, - а Джек вместо благодарности взял да и ушел в приступе глупого негодования. Джек решил, что завтра же вернется. За свои слова он не станет извиняться - ведь он сказал то, что чувствовал, - но извинится за свою вспыльчивость и за то, как ушел. Он просто обязан сделать это.

Приняв такое решение, Джек налил себе эля. Все десять недель травник хорошо обращался с ним, и нельзя позволять одной-единственной ссоре встать между ними. Джек выпил густого горького деревенского эля. Фальк давно советовал ему принимать людей такими, как они есть, со всеми их слабостями и недостатками. Ведь Тихоня взял к себе его, Джека, зная, что его разыскивают как военного преступника и что он неученый, а потому особенно опасный колдун. Почему же Джеку, имеющему столько слабостей, не прощать их другим? Да, Тихоня что-то утаивал от него - но, возможно, делал это с самыми благими намерениями.

Джек, уставясь в одну точку, больше не видел перед собой помещения гильдии: он видел дом Роваса и Тариссу, сидящую у огня. То, что сделала с ним она, никакими благими намерениями оправдать нельзя. А мать с ее недомолвками и желанием умереть? А отец, бросивший Джека еще до того, как тот родился? Оба родителя его бросили, и ничем их нельзя оправдать.

И Джек, сидя среди шумных объедающихся пекарей, задумался: был ли какой-то смысл во всем этом? В смерти матери, отступничестве отца, предательстве Тариссы?

Пухлая рука заботливо подлила пива ему в чашу.

- О чем задумался, парень? - спросил Экльс.

Джека охватило раздражение. Еще немного - и он, как ему казалось, все бы понял, а Экльс помешал ему.

- Вот что: пойдем-ка со мной. Бери свое пиво и еду, сколько унесешь.

Экльс пошел к боковой двери, а Джек последовал за ним, взяв только чашу. Аппетит у него пропал. Громадный круглолицый пекарь привел его в небольшую горницу, где в очаге ярко пылал огонь.

- Садись, - сказал Экльс, кивнув на скамейку, придвинутую к огню.

Джек сел и спросил:

- Вы вернетесь обратно к ним?

- Нет, - решительно потряс головой Экльс. - Все это я не раз уже слышал и наперед знаю, чем у них кончится. Они решают сейчас, обнародовать наше древнее пророчество или нет.

Джеку вдруг стало жарко.

- Какое пророчество?