Чародей

— Я думала, вы захотите узнать, каким образом я намерена добиться своей цели, — сказала она. — Теперь вы знаете. Отряхните мне задницу. Там наверняка налипла солома.

Я сделал вид, будто отряхиваю.

— Сильнее. И скажите, что я была плохой девочкой.

Вскоре она ушла — такой твердой поступью, что я решил бы, что она трезвая, когда бы не знал, каких усилий ей стоит сохранять равновесие.

Один из надзирателей вошел в камеру с тазом теплой воды, мылом и полотенцем. Я рассмеялся и велел унести все прочь. Он удалился, заперев за собой дверь.

Медленно тянулись часы. Все события и обстоятельства, о которых я размышлял тогда, изложены в этой книге и могли бы составить материал еще для дюжины таких же объемистых.

Наконец появились два тюремщика. Они обратились ко мне сквозь прутья двери, почтительно называя милордом, и спросили, не знаю ли я, что приключилось с Фиахом, описав мне внешность последнего. Они нашли сапоги, а также изодранную в клочья, окровавленную одежду и боялись, что это вещи пропавшего товарища, хотя и не были уверены.

— Фиах не разрешил мне занять эту камеру, — сказал я. — Вот и все, что вам нужно знать. Этого достаточно. Теперь оставьте меня в покое и займитесь своей работой.

Я уже собирался позвать Ури, когда они снова подошли к моей двери.

Они умоляли, льстили и под конец стали угрожать. Несомненно, мне не следовало нарываться на ссору, но я находился на грани помешательства от вынужденного бездействия и сказал им все, что я о них думаю.

Они ушли, но вскоре вернулись вместе с третьим надзирателем, отперли дверь и угрожающе двинулись на меня со своими увесистыми ключами. Рев волн раздался в моих ушах. Я сбил с ног первого, едва он успел замахнуться, вырвал у него ключ и двумя ударами сломал плечо второму и разбил голову третьему.

Все закончилось, едва успев начаться. (Вероятно, они поняли, что потерпели поражение, еще прежде, чем начали драку.) Двое, которые не потеряли сознание, пали передо мной ниц. Я поставил ногу на шею сначала одному, потом другому и заставил каждого признать себя моим рабом навеки — в каковой момент появилась Ури и со смехом напомнила мне, что они с Баки были принуждены к клятве точно таким же образом. Она явилась в своем собственном обличье: с парящими над головой волосами, похожими на языки пламени, с огненными желтыми глазами и с кожей цвета меди в плавильном тигеле. Вряд ли тюремщики услышали хоть одно слово из сказанных Ури; но вид красной эльфийской девушки с тонким мечом в одной руке и богато украшенными ножнами в другой поверг их в состояние, близкое к помешательству.

— Я забираю этот ключ, — заявил я. — Поскольку наш король счел нужным посадить меня в темницу, я намерен оставаться в камере все время, отлучаясь из нее лишь в случае необходимости. Я ожидаю от вас верной и усердной службы и предупреждаю, что ваш первый промах станет и последним. Теперь поднимите его, — я указал ключом на бесчувственное тело третьего надзирателя, — и унесите отсюда.

Сказать было легко, но нелегко сделать. Он был здоровенным тяжелым парнем, и надзиратель со сломанным плечом мало чем мог помочь своему товарищу. Я хотел поговорить с Ури и потому, с минуту понаблюдав за тщетными потугами тюремщика, у которого я отнял ключ, сам поднял с пола бесчувственное тело и отнес в караульную.

— Я принесла вам новый меч, — сказала Ури, когда мы возвращались обратно в камеру, — а вы даже не взглянули на него.

Я объяснил, что узникам не положено иметь меч.

— Вы можете спрятать его под кроватью.

— У меня нет кровати. Я сплю на полу, на соломе.

— Но вы можете поправить дело. Тюремщики, которых вы поколотили, притащат вам кровать по первому же вашему слову. Мы сможем спать на ней, и вам будет на чем сидеть.

Я сильно согнул клинок обеими руками и отпустил; он упруго выпрямился, прямой и прочный.

— Не порежьтесь.

— Я и не пытаюсь. Твоя работа?

— В смысле личная? Нет. Как насчет кровати?

— Я подумаю, но ты спать на ней не будешь. Я знаю, что я увижу рядом с собой по пробуждении.

Она хихикнула, и я внезапно почувствовал острую тоску по Эльфрису, по прозрачному морю и тихому лесу, где мы с Дизири бегали, кричали и кормили с руки бельчат.

В тесной камере было мало места, чтобы опробовать меч. Я вышел в коридор и принялся размахивать им, рубя воздух и нанося колющие удары между прутьями своей двери. Серебряная рукоятка, обтянутая белоснежной кожей, была простой, даже скромной; узкий клинок покрывали эльфриские письмена, слишком мелкие и неразборчивые, чтобы прочитать.

— Я думаю, это работа ледяных эльфов, — сказала Ури. — Кто бы его ни изготовил, он старинный, и я раздобыла его не там.

— Украла здесь?

Она искоса взглянула на меня:

— Мне не обязательно все красть. Вы уже видели такое?

Она вся задымилась и в считаные секунды стала меньше ростом и полнее против прежнего; светящаяся медная кожа потускнела и побледнела до персикового цвета, хотя соски по-прежнему оставались яркими, словно докрасна раскаленными.

— Видел, — сказал я, — и не поддался искушению. Ты хочешь сказать, что отдалась за меч?