Чарлз-стрит 44

Прошлое лето они провели врозь, каждый занялся своим делом. Вместо того чтобы, по обыкновению, плавать под парусом вдоль берегов Мэна, Франческа три недели прожила в колонии художников, а Тодд съездил в Европу, попутешествовал с друзьями, на выходные отправлялся в Хэмптонс. К сентябрю и годовщине разногласий оба поняли, что все попытки примирения напрасны, и договорились расстаться. Единственным камнем преткновения осталась дальнейшая судьба галереи и дома. Франческа вложила в покупку своей половины дома и ремонт все свои немногочисленные сбережения, и теперь, чтобы оставить дом за собой, ей предстояло выкупить у Тодда его половину — или дать согласие на продажу дома. На дом они потратили все, что у них оставалось после открытия бизнеса, Франческа признавала требования Тодда справедливыми, но выкупить у него половину дома ей было не на что. Тодд согласился подождать и дать ей время. Но уже наступил ноябрь, а от решения она была так же далека, как и два месяца назад. Тодд рассчитывал, что вскоре она образумится и сдастся.

В его планы входило продать дом к концу года или получить свою долю. И заодно выйти из общего бизнеса. Когда у Тодда выдавались свободные выходные, он по-прежнему помогал Франческе в галерее, но его душа уже не лежала к ней, а жизнь под одной крышей в отсутствие отношений оборачивалась новыми стрессами для обоих. Они не спали вместе уже много месяцев, Тодд старался почаще бывать у друзей. Это огорчало и его, и Франческу. Она сожалела о потерянных отношениях и тревожилась из-за галереи и дома. Горечь поражения, ненавистная Франческе, стала ее постоянной спутницей. Мало того, что отношения с Тоддом кончились крахом: по прошествии пяти лет было больно и горько начинать все с нуля. И вдобавок закрыть галерею или продать ее, да еще лишиться дома. Франческа понимала, что этого удара она не выдержит, но сколько ни смотрела на цифры, чуда не происходило, решение не являлось к ней. Все попытки складывать, вычитать и умножать приводили к одному и тому же результату: денег нет, выкупить долю Тодда не на что. Франческа уставилась на цифры, чувствуя, как катятся слезы по щекам.

Она заранее знала, что услышит от матери, если поделится с ней своими бедами. Ее мать была категорически против любого бизнеса и покупки дома совместно с человеком, которого Франческа любила, но не представляла своим мужем. По мнению ее матери, сочетать инвестиции и романтику более неудачным образом было бы невозможно.

— А если вы расстанетесь? — допытывалась она, подразумевая, что это неизбежно — ведь ее собственные отношения всегда заканчивались разводом. — Что ты будешь делать? Тебе же не причитается ни алиментов, ни отступных.

Мать Франчески была твердо убеждена: любые отношения должны начинаться добрачным соглашением и заканчиваться соглашением об алиментах.

— У нас все решится так же, как при твоих разводах, мама! — объясняла Франческа, раздраженная намеками, — впрочем, как и большинством материнских замечаний. — Благодаря хорошим юристам. Мы постараемся призвать на помощь всю любовь, какая у нас останется, будем вести себя прилично и проявлять уважение друг к другу.

Ее мать умудрялась не только добиться благоприятных для себя условий развода, но и сохранить дружеские отношения с бывшими мужьями, которые обожали ее. Талия Хэмиш-Андерс-Тейер-Джонсон-ди Санджоване была красива, эффектна, избалована, эгоистична, жизнелюбива, шикарна и, по меркам большинства людей, чуточку сумасбродна. Желая проявить снисходительность к матери, Франческа называла ее «колоритной». Но в сущности, мать всю жизнь была для нее источником мучительного унижения. Она побывала замужем за тремя американцами и двумя европейцами. Оба ее европейских мужа, британец и итальянец, носили титулы. Четырежды разведенная, в последнем браке она овдовела. Ее мужьями были пользовавшийся шумной популярностью писатель, отец Франчески — художник, отпрыск семейства известных британских банкиров, техасский застройщик, который предложил бывшей жене щедрые алименты и два торговых центра, благодаря чему она и вышла за почти нищего, но очаровательного итальянского графа, который спустя восемь месяцев погиб в страшной автокатастрофе в Риме, разбившись на своем «феррари».

Порой родная мать казалась Франческе инопланетянкой. У них не было абсолютно ничего общего. Теперь, конечно, мать имела полное право воскликнуть «Я же говорила!», узнав, что ее дочь опять осталась одна. Но сообщить матери эту новость Франческе пока не хватало духу. Она не желала опять выслушивать упреки и наставления.