Чарли Чаплин

В начале весны 1896 года мальчики снова стали жить с матерью, но их адрес неизвестен. Они переезжали из одной дешевой съемной комнаты в другую и за три месяца сменили шесть разных чердаков и подвалов. У Чаплина сохранились в основном грустные воспоминания об этом периоде жизни. Сидни вырос из своего пальто, и Ханна смастерила ему новое из своего бархатного жакета. Ему также приходилось носить старые материны ботинки, с которых спилили высокие каблуки. Мальчики воровали еду у уличных лоточников. Семья жила на благотворительные пожертвования прихожан – «посылки для бедных». Они посещали бесплатные столовые при церкви. В детстве Чаплин ни разу не пробовал сливочное масло и сливки, а став взрослым и очень хорошо обеспеченным человеком, ел их жадно, иногда просто не мог остановиться. Джон Даблдэй, автор памятника Чаплину, установленного в 1981 году на Лестер-сквер, напротив кинотеатра Odeon, говорил, что у Чарли была плохо развитая грудная клетка недоедающего ребенка. Кстати, похожий памятник этого же скульптора, изображающий Чаплина в образе Бродяги, который и сделал его знаменитым, установлен на берегу Женевского озера.

Безусловно, были и счастливые моменты. Как-то маленький Чарли заработал несколько пенсов, танцуя у дверей пабов под доносившиеся оттуда звуки аккордеона. Однажды Сидни, продававший газеты, нашел в автобусе кошелек с золотыми монетами. Впрочем, не исключено, что он его вовсе не нашел… На эти деньги вся семья отправилась в Саутенд, где Чаплин впервые увидел море. Раньше они купались только в кеннингтонских банях, когда могли себе это позволить. Мать водила мальчиков на представления с волшебным фонарем в Baxter Hall, где вход стоил пенни. Ханна, когда была здорова и в хорошем настроении, развлекала детей тем, что копировала выражения лиц и движения проходящих по улице людей. Возможно, именно от нее младший сын унаследовал этот талант.

В очерке для журнала Photoplay, написанном в 1915 году, Чаплин утверждал: «…мать была самой удивительной женщиной из всех, которых я знал. Помню, какой она была очаровательной и хорошо воспитанной. Она бегло говорила на четырех языках и получила хорошее образование… Я никогда не встречал такой утонченной женщины, как моя мать». Конечно, скорее всего он переоценивал ее таланты и достоинства. Один из соседей вспоминал: «Он думал, что из живших на земле людей нет никого, кто сравнился бы с его матерью. Парень считал ее лучшей актрисой в мире, потрясающей леди, своим идеалом». Она же называла младшего сына «король». Скорее всего, подобная любовь обречена на разочарование.

Вскоре матери и сыну суждено было расстаться. Весной 1896 года швейную машинку Ханны пришлось вернуть из-за невозможности вносить арендную плату, и она уже не могла заниматься прежним ремеслом. Ханна снова заболела и попала в больницу. Выхода не было… Детей пришлось отдать в работный дом – место, которого больше всего боялись бедняки. «Ты попадешь в работный дом!» – это было самое страшное предупреждение. В мае того же года мальчики оказались в Сатеркском работном доме – судя по записи в книге регистрации «по причине отсутствия отца, а также нищеты и болезни матери». Можно представить себе их растерянность… Тем не менее в той же статье в Photoplay Чаплин заявлял: «Англичане очень боятся работного дома, но я не помню никаких особенных ужасов». Больше всего ему запомнилось, как он потихоньку выбирался из здания, гулял и воображал себя очень богатым и знатным человеком… «Я был мечтателем и фантазером. Я всегда представлял себя кем-то другим…»

Дети пробыли в работном доме около трех недель, пока Ламбетский опекунский совет разыскивал их предполагаемого отца, Чарльза Чаплина-старшего. В конечном счете его нашли. Представ перед опекунским советом, он согласился забрать Чарльза, но не Сидни – на том основании, что старший мальчик несомненно незаконнорожденный. Члены совета придерживались мнения, что братьям будет лучше вместе, и Чаплин согласился платить 15 шиллингов в неделю на содержание детей в Хэнуэллском приюте для сирот и бедных детей. Там их все-таки разлучили – 11-летнего Сидни отправили в отделение для старших, а 7-летнего Чарльза к малышам. Впоследствии он сказал кому-то из журналистов: «Мое детство закончилось в возрасте семи лет. Маленькие обитатели приюта строем ходили из класса в класс и из спальни в столовую». Чаплину присвоили номер 151. Конечно, в бытовом плане детям там жилось гораздо лучше, чем их сверстникам на улицах или в трущобах. Им выдавали теплую одежду, прочные ботинки, кормили просто, но сытно.