Чапаята

— Не скажи, внучек, — ответил дедушка. — Настоящая песня и зовет, и ведет, и сплачивает идущих. У Ильи Топоркова с Чапаевым дружба, знаешь, с чего началась? С песни! Еще до Октябрьской революции подружились они, вскоре после того, как власть в стране перешла к Временному правительству.

В то время Илья Васильевич, как я тебе уже говорил, служил в Покровском военном гарнизоне. А неподалеку от него — стоило лишь перейти на другой берег Волги, — в Саратове, находился Чапаев. Он был тогда в звании фельдфебеля и командовал пехотной ротой.

А направлен он был в Саратовский гарнизон вовсе не командовать. Раненого героя русско-германской войны, получившего за свои подвиги четыре высших солдатских награды, привезли в Поволжье на лечение.

Однако лежать в госпитале он не захотел. Потребовал перевести его в солдатскую казарму.

Жизнь в казарме, надо сказать, бурлила тогда, что море во время шторма. Чапаев очутился в самом центре этой заварухи. И действовал он, надо сказать, по-боевому: под конвоем отправил в тюрьму командира царского полка и освободил из-под стражи политических заключенных.

Кончилась власть белых офицеров. Командовать полком взялись сами солдаты.

Прибывали и прибывали с фронта воинские эшелоны. В казарме стало невыносимо тесно. Чапаевскую роту переселили в пустующее здание городского театра. Василий Иванович занял маленькую гримерную комнатку наверху. Остальные облюбовали широкий театральный балкон. Сколотили себе из досок нары и стали здесь ночевать.

Кресла и стулья из зрительного зала были убраны все до единого. Чапаев проводил здесь военные учения. Выходил, как заправский артист, на сцену и громко отдавал боевые команды. Солдаты маршировали вдоль стен и пыряли тряпичное чучело в центре зала.

Василия Ивановича, как заслуженного фронтовика, не раз просили выступить на солдатских митингах. И он никогда не отказывался. Выступал везде, где только можно. Разъяснял военную обстановку, агитировал за власть Советов. Послушать его приходили даже из других полков.

Однажды из соседнего Покровского гарнизона в гости пожаловал в полном составе военный хор во главе со своим дирижером Ильей Васильевичем Топорковым.

Попросили Чапаева проводить хористов в казарму.

— Зачем им казарма! — возразил Чапаев. — Поведу прямиком в свою роту. Лучшее место для хора — театр. А мы живем в театре!

Солдаты обрадовались приходу гостей. И, не мешкая, открыли в театре митинг. На сцену один за другим выбегали ораторы.

Когда речи на сцене затихли, зал оживился пуще прежнего, зашумел весело. Это чапаевская рота устроила театральное представление: кто пел, кто, плясал, кто на гармошке играл.

И Чапаев заодно со всеми — и пел, и плясал, и на гармошке играл. Воскликнул задорно:

— Эх, после трудов всех и поплясать не грех!

Илья Топорков на пару с ним отплясывал.

Чапаеву по душе пришелся солдатский дирижер. А когда узнал, что они с Ильей Васильевичем к тому же земляки, так еще крепче зауважал.

— Земляк земляка видит издалека, — воскликнул и потянул Топоркова на сцену: — Запевай, Илья Васильевич, самую что ни на есть революционную! — сказал и обернулся к зрительному залу: — А вы, ребята, тише будьте. Песня внимательность любит.

И тут хор стал выстраиваться на сцене.

Чапаев отошел в сторонку. Усы поглаживал, выжидая, когда солдаты запоют.

Илья Васильевич встал перед хористами. Одернул гимнастерку и плечи расправил.

— Исполняем революционную песню «Варшавянка», — объявил он и взмахнул руками.

Хор мощно начал:

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.

Чапаев взволнованно запел вместе с хором.

Его поддержали солдаты в зале:

На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!

Два хора — один на сцене, другой в зале — слились воедино.

А когда песня кончилась, Чапаев не выдержал, подбежал к Топоркову и по-дружески обнял его:

— Вот это песня так песня! Дух захватывает. Молодец, Илья! Здорово! Право, молодец! Давай еще разок…

И хор запел «Варшавянку» снова.

Потом зазвучали другие революционные песни. Чапаеву они были известны и прежде. Он вновь и вновь жал руку Топоркову, говорил возбужденно:

— Так, так… Эх, ты!.. Ну и молодец! Спой-ка ее еще…

Но вот со сцены в зал выплеснулось:

Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног!..

Чапаев молча, зачарованно внимал этой песне — никогда он ее прежде не слышал. Она до слез растрогала его. А когда Топорков сообщил, что «Марсельезу» — так называлась песня — поют на сходках французские революционеры, то попросил:

— Спой в третий раз! Во славу мировой революции! Да погромче! Пусть и в Париже услышат…

И вместе с хором подхватил припев: