Чапаята

— А ты откуда знаешь? — спросил Коля. — Сам навар делал или Пелагея Ефимовна?

— Уху с наваром делал папа…

— Василий Иванович? Вы что — на рыбалку вместе ходили?

— Да нет! На пароходе плыли. Из Балакова в Саратов. Целую ночь! Пароход огромный, рыжий, с большущей трубой. Загудит — палуба трясется!

Саше хорошо запомнилась поездка на пароходе, хотя он тогда был еще малым ребенком. По шатким сходням бегали туда-сюда грузчики с мешками на спине, толкались пассажиры на палубе, а за бортом плавали по волнам белопенные узоры.

Саше особенно понравилось смотреть, как ворочаются могучие механизмы в шумном брюхе судна. Саша то и дело увлекал туда отца. Стальные руки машины то взлетали над трюмом, то падали в облаке пара. Там, в глубине, крутились и позвякивали механизмы поменьше.

— Сто лошадей впряги — пароход с места не стронешь, — сказал отец. — А тут одна машина. Горазд человек на выдумку!

Оба они долго не отходили от машины. Вдруг Саше послышалось: рядом кто-то всхлипнул. Оглянулся. Увидел в палубном проходе мальчика в белом халате. Мальчик прижимался лбом к стенке. Узенькие плечи и тесемки на спине вздрагивали.

— Наверное, палец обрезал, — предположил Саша.

Отец покачал головой:

— Из-за пальца поварята не плачут.

Он осторожно тронул мальчика за плечо:

— Слезы мужчин не украшают. Сказывай, кто обидел?

Поваренок обернулся. Худенькое веснушчатое лицо его было заплаканным. Оттопыренные уши пылали. На Чапаева он взглянул недоверчиво:

— Чего вам надо? Не ваше дело…

Провел кулаком по мокрым щекам, вытер руки о передник.

— Ишь какой грозный, — сказал Чапаев. — К нему — всей душой, а он и говорить не желает. Какая оса укусила?

— Если бы оса… Буфетчик уши надрал. Горят, спасу нет.

— За какие такие заслуги?

— Вот этим, — паренек кивнул на корму, где за столиком сидели три тучных пассажира, — ухи захотелось. А повар захворал. Я и так с ног сбился: мой им посуду, чисть вилки, пол подметай… А тут еще уху варить… Я им говорю: «Не умею»… А он меня за уши…

— Веди к буфетчику! — приказал Чапаев. — Я ему покажу, как руки распускать!

— Что вы! Что вы! — заволновался поваренок. — Он тогда меня с парохода выгонит. А мне нельзя. Дома — ни хлеба, ни картошки. Без моей помощи и вовсе плохо будет…

— Понятно, что же делать?

— Придется, видно, уху варить…

— А сможешь?

— Попытаюсь. Нехитрое дело…

— Не скажи. Уху варить — не ложки мыть… Вот что — бери меня в помощники, раз повара нет. Вдвоем мы скорее управимся.

Поваренок привел их на кухню. Стены каюты были запачканы сажей и чешуей. На длинном столе вдоль стены лежала рыба, большая и маленькая: несколько стерляжек, много окуней и ершей, жирный карась и еще какие-то неизвестные Саше рыбешки.

Мальчик взял карася и разрезал ему живот.

— Карася — в уху? — удивился Чапаев. — Не пойдет! Для ухи подавай мелкоту. Окуней и ершей — в самый раз!

Мальчик отстранил карася, стал чистить окуня.

— Кто же так чистит! — Чапаев забрал у него и нож. — Да ты, как я погляжу, повар совсем неопытный.

— Я не повар. Я просто посудник…

— Посудомойщик, значит? Все одно знать должен, что окуня для ухи чистить вовсе не обязательно. С чешуей он наваристей и клейкости больше. Вот смотри!

Чапаев засучил гимнастерку по локоть и принялся разделывать рыбу. Выпотрошил внутренности, отсек окуню жабры и выбросил их в ведерко.

— А это зачем? — спросил мальчик.

— Иначе бульон с горечью получится. И хозяин снова надерет тебе уши.

Чапаев вымыл распотрошенную рыбу под краном и бросил в котел. Крикнул посуднику:

— Давай сюда соль и лук… А лавровый лист имеется? И его туда же!.. Теперь пусть покипит…

— Вот выручили! — обрадовался посудник. — Уши мои, кажется, остыли. Пойду тарелки расставлять…

Саша с отцом последовали за ним на корму. Посудник ставил перед посетителями тарелки, раскладывал на столах ложки и ножи. Несколько раз он выбегал на кухню и возвращался обратно. Пробегая мимо Чапаева, он приветливо кивал головой и улыбался. Чапаев поманил его пальцем.

— Совет дам. Только ты не обижайся… Ложки надо класть справа. Ножи острием к тарелке обращай. Уж такое правило. Я точно знаю! Как кавалерист с одной стороны на коня садится, так и тут…

— А ведь верно! — вспомнил посудник. — Мне и буфетчик так говорил, да забыл я…

Он принес кастрюлю с дымящейся ухой и стал разливать по тарелкам. По корме разнесся вкусный запах, такой, что у Саши слюнки потекли.

Толстяк, сидевший за столом справа, поднес ложку ко рту и воскликнул:

— Ну и ну! За такую ушицу тебе хоть памятник ставь. Царская уха!

Чапаев весело сощурил глаза и взял Сашу за руку, повел к машинному отделению:

— Оценили все-таки наше рукоделие! — сказал он Саше. — Хоть это и не главное мое занятие, а приятно слышать!

Утром, когда они уже собрались сходить на пристань, маленький посудник разыскал Сашу на палубе и шепотом, как заговорщик, спросил:

— А твой папа где поваром работает? В Москве, да?

— И не повар он вовсе, — ответил Саша. — Разве ты не видишь?