Как-то раз начальник Нефедов не обнаружил Василия на рабочем месте. В шкафчике над столом он нашел под буханкой хлеба запечатанный конверт, адресованный себе. В конверте находился целиком аванс Василия, в письме же было написано химическим карандашом следующее:
«Нефедов, деньги тебе. Уволь меня по-хорошему и как положено у вас, чтоб без последствий. Особливо, если Матрена явится, возьми опять билетером без скандалу. Выпивку бросай, хуже будет.
Я в Китай. Кидает меня сильно помочь ихнему крестьянству и другой тамошней угнетенной бедноте. Кланяюсь до самой матери сырой земли и спаси тебя Христос. Друг тебе, Василий Петров.»
— Ладно, — решил Нефедов, — все ж мы с ним пили, не может быть, чтобы врал. Так и сделаю все, как просит.
71
В Гаграх было все.
Открылся очередной кинофестиваль, съехались режиссеры и актеры. На каждом шагу то Тихонов попадется, то Харитонов с Пуговкиным озабоченные пробегут, то Быстрицкая в газовом шарфе выплывет из такси, как Царевна-лебедь. Публика обмирала в восхищении и заглядывалась в зеркала витрин, чтоб убедиться, что происходящее не сон.
Ворон прохаживался самыми людными местами, держа за локоть Соню, гордясь ее пригожестью и очевидной разницей в возрасте, охотно вставал в очереди за газировкой или мороженным, чтоб угощать спутницу. Достоять до конца ему, правда, ни разу не удалось, поскольку он немедленно делался узнан и насильственно пропускался восторженными гражданами вперед. Некоторые даже пытались оплатить за него товар, чтоб иметь в биографии такой факт, но Ворон ни разу этого не позволил сделать.
В то же время, он малость трусил неприятностей, в случае если общественность или милиция заподозрит, что девушка с ним несовершеннолетняя. Поэтому, входя в помещение, он, на всякий пожарный, не пропускал ее вперед, как даму, а оставлял за спиной.
Эти его прогулки немедленно привели к тому, что некоторые другие киноактеры средней руки, из зависти, принялись по его примеру заводить знакомства с совсем зелеными девицами из публики и беспричинно трепать нервы законным женам.
Соня, наоборот, никакого в себе не находила честолюбия, а только бы Семен ее подольше был рядом и реже отлучался «по делам». Ей и кино не так стало интересно смотреть, как прежде.
Для маскировки перед злобной общественностью, Ворон втихаря снял ей отдельный номерок в гостинице, которому, правда, суждено было пустовать. Соня каждую ночь делила апартаменты с ним, отчего артист сделался, как молодой, и ночами по многу раз просыпался, чтоб без устали терзать бедную девушку вопросами о ее любви к себе и требовать немедленных доказательств делом.
Соня, впрочем, не имела ничего против. Впереди ведь была целая жизнь.
…
В соседнем, смежным с Вороном, номере поселился известный читателю режиссер, ожидавший заслуженного фестивального приза и захвативший с собой возлюбленную свою, сероглазую блондинку Машу, с которой Соня вскоре крепко сдружилась. Общение их проходило в хозяйственной комнате, пока они дожидались очереди за утюгом.
Блондинка рассказала Соне, что кавалер ее дико ревнив, потому что не надумал еще сделать формальное предложение, и даже недавно свирепо сбросил со скалы в море одного молодого артиста, попытавшегося за ней ухаживать. Артист при ударе об воду ушиб себе челюсть и от испуга теперь заикается. Жаловаться же в милицию наотрез отказывается из уважения к постановщику и отчасти в видах на будущие роли. Мало того, в интервью одной газете он взахлеб режиссера хвалил за талант и умение работать с коллективом.
Еще она между прочим рассказала, сбивчиво, правда, и с чужих слов, будто в газетах объявили о выпуске государством нового «юбилейного» рубля в честь ученого Менделеева, сделанного из металла, круглой формы, с портретом на одной стороне и гербом на другой.
Соня ничего не сказала на это, но решила про себя, что спросит такой рубль где-нибудь в магазине и положит в коробочку, пусть лежит, на память о вздумавшем ее любить смешном сержанте милиции.
72
Когда Матрена Спиридонова явилась, как обещала, в милицейское отделение, катя за собой на колесах обмотанный старой телогрейкой пулемет Максим, то там ее уже поджидали двое обходительных мужчин в галстуках.
Еще у входа, дежурный встретил старуху совершенно другим, чем прежде, хоть и лживым выражением физиономии и, отнюдь не удивляясь пулемету, проводил в нужный кабинет.
Там Матрене с первого слова предупредительно объяснили, что интересующий ее сержант Перец, находится пока в санчасти, где ему оказывается всяческая своевременная помощь, и в дальнейшем он будет обязательно награжден. Затем приняли под расписку пулемет и оставшиеся патроны по счету. Никаких при этом не спросили обычных объяснений, дав понять, что им все известно и так. При этом с лиц мужчин не сходили ласковые, но чрезвычайно снисходительные улыбки.