Чан Кайши

Ван был подавлен, но через неделю опять навестил «слепого оптимиста» (так он и его единомышленники называли между собой Чан Кайши). Увы! Они так ни к чему и не пришли. Вот что об этом вспоминает Цзян Тинфу, бывший посол Китая в СССР: «Он <Ван Цзинвэй> был совершенно опустошен. Он сказал мне, что генералиссимус абсолютно не разделяет его взгляды». К тому времени позиции Чана значительно упрочились: 15 декабря 1938 года Рузвельт принял решение предоставить Китаю первый заём — на 25 миллионов американских долларов. Правда, эти деньги нельзя было использовать на покупку американского вооружения, так как США по-прежнему придерживались изоляционистской политики, но уже сам факт предоставления займа свидетельствовал об изменении отношения американцев к японо-китайскому конфликту. «Американский заём — сильнейший удар по врагу», — написал Чан в дневнике.

В итоге Ван Цзинвэй решил действовать на свой страх и риск и вступить в открытые переговоры с японцами без одобрения Чана[86]. Он полностью отдавал себе отчет в том, что его за это могут подвергнуть всеобщему осуждению, но был готов, по его собственным словам, «принести себя в жертву» во имя спасения Китая.

18 декабря, через два дня после последней встречи с Чаном, он, заранее отправив своих детей за границу, вместе с женой и близкими соратниками улетел из Чунцина. Сначала — в Куньмин, столицу Юньнани, где обратился за поддержкой к местному губернатору Лун Юню. Но тот не сказал ни твердого да, ни твердого нет, и Ван со своими единомышленниками на следующий день улетел в город Ханой (Северный Вьетнам), откуда затем перебрался в один из окрестных горных курортов.

Узнав о побеге Вана, премьер Японии Коноэ вечером 22 декабря выступил с новым заявлением, предложив «тем дальновидным китайцам, которые разделяют наши идеалы и устремления», мир на основе всего трех принципов: «добрососедские отношения, совместная оборона против коммунизма и экономическое сотрудничество».

Между тем Чан, получив 21 декабря донесение о побеге Ван Цзинвэя, потерял сон. Он ведь не знал, насколько серьезной поддержкой Ван пользовался в партии и армии.

Больше всего его волновал вопрос, не взбунтуются ли Юньнань и Гуандун. Через день он провел встречи с высшими чинами армии (он успел побеседовать с более чем восьмьюдесятью генералами!). Но он зря волновался. Несмотря на довольно формальное подчинение генералиссимусу, губернаторы Юньнани и Гуандуна не поддержали Вана. 26 декабря Чан официально отверг три принципа Коноэ, ознакомив со своим заявлением все западные державы.

Через три дня, однако, Ван Цзинвэй послал «мирную телеграмму» бывшим товарищам в Чунцине, открыто заявив, что принципы Коноэ — разумная основа для переговоров.

В ответ Чан, совершив ранним утром 1 января 1939 года обряд поклонения духу умершего Сунь Ятсена (для того, очевидно, чтобы заручиться его поддержкой), созвал заседание Постоянного комитета Центрального исполкома Гоминьдана для обсуждения поступка Вана. Со своей стороны, Чан скромно предложил собравшимся послать изменнику «предупреждение», объяснив ему, что не надо попадаться «на японскую удочку», но большинство присутствовавших, понимая, чего на самом деле хочет цзунцай, потребовали исключения ближайшего ученика Сунь Ятсена из партии «на вечные времена» и лишения его «всех должностей как по партийной, так и другим линиям». Чан тут же объявил перерыв на обед, после чего, возобновив обсуждение, сделал вид, что подчиняется мнению большинства. «Ван Цзинвэя надо исключить из рядов ГМД и лишить всех должностей, — заявил он, — так как он на 90 процентов является предателем». Разыграв, таким образом, спектакль, он предложил проголосовать: «Кто за исключение?» Из шестидесяти восьми членов Постоянного комитета руки подняли шестьдесят четыре (по другим данным — из шестидесяти присутствовавших руки подняли пятьдесят восемь). Среди тех, кто не согласился с решением, был, кстати, Кун Сянси, заявивший, что сначала было бы хорошо объявить Вану выговор, а уж потом, если не одумается, — исключить.

Рассказывая об этом советскому послу 2 января, сын Сунь Ятсена — Сунь Фо заметил, что Ван Цзинвэй — китайский Троцкий: «Вы изгнали своего Троцкого, и мы изгнали своего Троцкого — Ван Цзинвэя». Луганец-Орельский, до того всё время пытавшийся по поручению Сталина склонить китайцев к борьбе с троцкизмом, был, понятно, доволен таким сравнением. Чан же через несколько дней написал в дневнике: «То, что Ван сбежал, благо для партии и страны».

Действительно, с бегством Вана позиции Чана в партии, армии и стране упрочились. На 5-м пленуме Центрального исполкома Гоминьдана пятого созыва, проходившем в Чунцине с 21 по 30 января 1939 года, Чан получил новый пост: стал уже не только цзунцаем, но и председателем Высшего совета национальной обороны, объединившим руководство партии и армии. 10 февраля он послал человека в Ханой, чтобы уговорить Ван Цзинвэя уехать куда-нибудь подальше — например, во Францию, и даже передал ему загранпаспорт и 500 тысяч юаней на дорогу. Но тот решительно отказался.