Чакра Кентавра

— Нет, — и опять‑таки это было правдой.

М’сэйм шевельнулся, словно хотел подняться и подойти к Харру поближе:

— Скажи, а почему она не приняла твоего бога?

Тут он почувствовал себя свободнее:

— Да хрен их разберет, этих баб¹ Им бы такого боженьку, чтобы облапить да почмокать. Навроде птенца лесного.

— Мужчины, как я наблюдал, придерживаются такого же мнения, — как бы про себя отметил обережник. — Скажи, а кроме нее встречал ли ты людей, которые верили бы в приход нового бога, единого и истинного?

— Насчет веры не знаю, а вот желание имеется — поговорить по душам, так у каждого второго. Ей–ей, не вру.

— Я вижу. И что, никогда не врешь?

— Да ты что, блаженненький? Как же без лжи жизнь прожить?

Тут на месте м’сэйма любой другой усмехнулся бы, но тот остался невозмутим. Деревянный он, что ли?

— Но вот что я тебе скажу, — доверительно продолжал Харр, — на самом‑то деле никому из них бог не нужен. А желателен: кому — верный кусок хлеба, кому — власть безраздельная, кому — дитятко малое. Дай каждому по мечтаниям его — и на фиг им твой Неявленный!

М’сэйм оперся локтями о колени, ладони сложил лодочкой. Проговорил медленно и глухо, словно читал собственные сокровенные мысли, которые ему самому только–только открылись:

— Бог приходит на землю грешную не тогда, когда он нужен людям. Он на краткий срок являет себя, чтобы бросить в мир семена мудрости, дабы сплотить и возвысить род людской перед лицом той смертной беды, которая обрушится на потомков их лишь через многие годы. И горе человекам, ежели не узнают они бога единого…

— Во–во, — подхватил Харр, — а ну как действительно не признают они твоего Неявленного, когда он Явленным станет?

— Его признаю Я!!!

Ух ты! Даже огонек в лампе затрепетал. Голос был жутким, каким‑то нечеловеческим, и в глубине души Харр уже понимал, что эту беседу пора бы кончить подобру–поздорову. Но уж очень было ему любопытно.

— Ясновидец ты, что ли? — не унимался он.

— Нет. К сожалению. Но я знаю пророчества, и по ним следует, что ждать уже остается немного.

— Ну да. Звезда злая, черный этот на белом и под белым… еще что?

— Разве ты не слыхал про кружала окаменные? — вопросом на вопрос отпарировал м’сэйм.

— Не…

— Темны же твои земли родимые… — (Харр хотел было возразить, что со светом‑то у него на родине все в порядке, но вовремя промолчал.) — Бог Неявленный уже один раз приходил на землю, но признали его всего несколько человек — то ли восемь, то ли девять. Собрал он их па берегу Бесконечного Озера, на горе отвесной, и дал им в руки по кружалу дивному с окаменьем незастывшим. И начал вещать мудрость свою неизбывную. И чертили они на кружалах своих знаки глубокие, и каждый знак сразу твердел, чтоб на веки вечные нетленным да неуязвимым стать. Три дня продолжалось их бдение под голос божественный, и когда исписали они кружала свои до самой середки, обращая их посолонь, удалился бог, чтоб снова стать Неявленным…

— И кружала те — у тебя? — Харр подался вперед, чуть с кресла не свалился.

— Боговы споспешники, погоревав о краткости явления дивного, — продолжал, точно не слыша вопроса, рассказчик, — решили сравнить написанное. Но, к их безмерному удивлению, оказалось, что все они писали, а значит, и слышали, совершенно разное! Один о сотворении мира, другой о заветах нерушимых, третий о следующем пришествии… И впали они в смуту: каждый утверждал, что только он один прав, только он слышал голос истинный, а другим было ниспослано искушение неправдой. Дошло у них и до побоища, и забили они половину из себя насмерть, поскольку один, Зверилой именуемый, был настоящим великаном и притом лютости неописуемой — он у других кружала отнимал и с горы в озеро скидывал. Тогда осерчали остальные и, соединив усилия, навалились на Зверилу и отобрали его кружало, отправив вслед за остальными. Бог, такое непотребство видя, разгневался и наслал на ту гору молнию, расколол вершину горы, нечестивых споспешников своих в воду опрокинул, кружала, что на дне лежали, осколками камня засыпал…

“Е–мое, — чуть опять не выразился вслух менестрель, — и у этого ума оказалось не больше!”

— Но Зверила, в воде очутившись, — продолжал свое повествование всезнающий обережник, — сразу опамятовался и, кто еще жив был, тех на берег вытащил. Повинились они перед Неявленным и решили записать, что в памяти удержалось. Писали уже на простых листах болотных, что упустили, что переврали — неведомо. Но Зверила за подвиг свой был святым объявлен, тем более что и скончался он мученически, подавившись блинами, потому как за рассказы его небывалые его в любом доме кормили как на убой. — (Харр сглотнул слюну, вспомнив про собственный постный рацион.) — А листы те сложили в одну книгу и нарекли Святыми Письменами или “Длением Дней”.

— И это “Дление Дней” у тебя имеется? — не успокаивался Харр.

— Народ мудрость утратил, грамотных нынче — раз, два и обчелся. А кто и знает искусство кружал, то все равно хоть что‑нибудь, да переврет… — М’сэйм снова ушел от прямого ответа.