Чакра Кентавра

— По древним законам Джаспера, который вы, как я вижу, не сохранили, сын не может наследовать трон. Только внука можно успеть научить всему, что следует знать мудрому королю, — тихо проговорила королева, и в ее интонациях мона Сэниа уловила ту же горечь, что и в разговоре с Алэлом. — Но не принимай мои слова как совет, моя милая: древние законы существуют только для первозданных.

Принцесса догадалась, что королева Ушинь называет так не только свои острова, но и обитающий на них народ.

— Мне пора. — Ушинь сняла свой фартук из рыбьей кожи и, сложив, поместила в корзинку, старательно расправив углы, — как показалось принцессе, это было сделано для того, чтобы укрыть от посторонних глаз певучую животинку, чей вид будил какие‑то смутные воспоминания. — Мой муж и господин прислал бы за мной лодку, по сегодня он не властен над морской стихией…

— Ушинь, вы не успеете моргнуть, как будете дома, — не могла сдержать улыбки мона Сэниа. — Честное слово, это совсем не страшно. Я сейчас.

Она вернулась в комнатку Касаулты, чтобы подвинуть к ней поближе новорожденную. Ушинь между тем вышла на солнечный луг, жмурясь от яркого света.

— Э–э, бабулька, можно тебя на минуточку? — услыхала она над самым ухом.

Это, несомненно, была незабываемая пара — крошечная розово–серебряная женщина и полуголый верзила, словно обмазанный дегтем с головы до громадных четырехпалых ступней.

— Дай‑ка сюда. — Харр по–Харрада бесцеремонно вытащил у нее из корзинки опустевшую флягу; встряхнув, откупорил и с горестным подвыванием выцедил последние капли.

— Анделисова слеза… — пробормотал он сокрушенно. — Где ж это видано — такой благодатью да конечности грешные обмывать! Грех. Грех, бабулька. Радость надо людям дарить, а не на землю лить.

Он с горестным вздохом возвратил королеве пустую емкость.

— Ты, как в другой раз будут кликать повитуху, меня возьми. Подмогну. Да не думай, я задаром.

— Благодарствуй, милый юноша, — совершенно серьезно ответила серебряная королева, — я справлюсь. А ты найди дорогу к моему дому, и мои дочери изукрасят твое чело, а древние боги осенят своей благодатью.

— Заметано, — сказал менестрель, хлопая Ушинь по плечу.

В этот момент мона Сэниа вышла из шатра.

— По–Харрада! — взвизгнула она. — Перед тобой королева этих островов!

Обернувшиеся на ее крик дружинники все как один преклонили колена. Юрг немного помедлил, но, вспомнив о возложенной на него дипломатической миссии, решил, что маслом каши не испортишь, и присоединился. Один Харр остался торчать, как Александрийский столп, почесывая одной босой ногой другую.

— Не гневайся, моя милая, — проговорила своим журчащим голоском Ушинь. — А ты, сын черной Ночи и хмурого Вечера, и впредь не подлаживай свою речь под чужой голос. Такие, как ты, милы первозданным. Да будет благословен ваш бирюзовый дол!

— Я сразу же вернусь, — шепнула мона Сэниа и, почтительно обняв Ушинь, которая не могла удержаться от того, чтобы пугливо прикрыть глаза, исчезла вместе с нею.

Дружинники подымались, отряхивая штаны.

— Это что за слово дивное — би–рю–зовый? — старательно выговорил непочтительный певец.

— Камень такой, — пояснил Юрг. — У вас что, не встречается? Точь–в-точь как глаза у… у Касаултовой дочки. Имя‑то она пусть сама придумывает.

— Ты ж вроде ее нарек, а ты — властитель, твоя и воля.

— Не городи чепухи. По нашим обычаям сыну выбирает имя отец, а дочери — мать… Впрочем, иногда это обоюдно. А Фирюза — так прозывают красавиц с голубыми глазами у нас в тех странах, где это — большая редкость; там все больше черные.

— А красных не бывает?

— Бывает. У белых крыс.

Над только что получившим свое название Бирюзовым Долом, примерно на высоте птичьего полета, возникла Сэнни, высматривая себе свободное место для окончательного появления. Гуен с радостным кличем, способным довести кого угодно до заикания, ринулась ей навстречу, и принцесса позволила себе несколько секунд так любезного ее нраву свободного падения. Но стоило гигантской сове поравняться с ней, как она исчезла, чтобы в тот же миг очутиться рядом со своим супругом. Гуен затрясла головой и подняла торчком затылочный гарпиевый гребень — эта способность людей только–только начать игру, а потом пропасть неизвестно как, доводила ее до бешенства. К счастью, характер у нее был отходчивый.

— Пришлось спасаться бегством, — весело сообщила принцесса. — А то алэловы дочки из чувства симпатии чуть было меня не разрисовали. Представляете — я да с маргаритками во лбу.

— Твоему лбу пристала молния, — с неожиданной галантностью изрек менестрель.

— Да уж, — согласился Юрг. — И как там дочки? Мона Сэниа помялась:

— Да на чей вкус… Глазастенькие, губастенькие — есть в них что‑то рыбье.

— Ну это не по мне! — не смог, как всегда, удержаться по–Харрада. — Это еще какая рыбка — если взять, например, барракуду… — Флейж да еще Эрромиорг, как старший, только и были способны как‑то умерять варварскую непосредственность тихрнанина.

А непосредственность фонтанировала вовсю:

— Пир, пир, пир, мой кастрюли до дыр, мясо жарь на вертелах, будет пышно на столах.