Чакра Фролова

Партизанский отряд Трофимова третью неделю блуждал по окрестным лесам и болотам, не зная, куда податься. Сначала хотели пробиться к своим, но в первые дни войны Красная армия отступала, если не сказать, бежала, с такой скоростью, что догнать ее было делом затруднительным. На самом деле отряд возник совершенно случайно. Можно даже сказать, по недоразумению. А иначе и быть не могло, ибо никакого партизанского движения тогда и в помине не было. Можно даже сказать, что отряд Трофимова был первым. Началось все с того, что двадцать второго июня над приграничным селом Курково произошел воздушный бой. С немецкой стороны в нем участвовал десяток «мессеров», с советской пара один «И-16», именуемый в просторечье «ишаком», и пара «Як-1», именуемых в просторечье «яшками». Бой был неравным, в результате чего все три советские машины были сбиты. Но если в первых двух были застрелены летчики, то в «ишаке», которым управлял лейтенант Кантюков, был пробит бензобак. Оставляя за собой черную полосу дыма, самолет стал стремительно терять высоту. Сначала Кантюков попытался направить горящую машину на колонну немецкой техники, чтобы прицельным падением и своей гибелью как-то компенсировать безрезультатность воздушного боя, но в процессе пикирования героическая смерть неожиданно потеряла свою привлекательность и, более того, показалась Кантюкову нелепой и бессмысленной. Летчиком он был мастерским, с полутора тысячью летных часов, и отдавал себе отчет в том, что как бы ни было жаль сгоревшую машину, но его мастерство могло бы принести в будущем гораздо больше пользы, чем пара танков или, того хуже, грузовиков, тянущихся по пыльной дороге. Посему он вывалился из кабины, оставляя падающий самолет, и дернул вытяжное кольцо парашюта. Но то ли кольцо заело, то ли зацеп какой случился – так или иначе Кантюков камнем полетел к земле. Теперь все обессмыслилось окончательно: и врага не подбил, и сам не выжил. Как вдруг у самой земли что-то хрустнуло, и проклятый парашют, полоснув стропами по лицу, вспыхнул раскрытым куполом. Что было двойным везением, поскольку раскройся он раньше, немцы могли подстрелить Кантюкова в полете. Правда, с самим приземлением повезло куда меньше: он грохнулся на крышу чьего-то дома, откуда, не удержавшись, кубарем покатился вниз. В итоге проломил собачью будку, вывихнул ногу и в довершение ударился головой. Когда открыл глаза, увидел удивленный взгляд рыжей лохматой псины, которая, обнюхав незваного гостя, жалобно тявкнула, видимо, выражая свое недовольство сломанной будкой. Почти тут же раздался скрип крыльца и грозное: «Фу, Найда!» – к летчику спешил хозяин дома, колхозный механик Трофимов. Он не стал упрекать Кантюкова за поломанную будку, а первым делом потащил подбитого аса в дом. После чего быстро собрал парашют и спрятал его в сарай. Трофимов и думать не думал, что рискует жизнью или совершает какой-то там героический поступок, поскольку, как и большинство советских граждан, был уверен, что немцев быстро встретит и погонит прочь Красная армия. Однако Красная армия не спешила появляться. В отличие от немцев, которые уже через час вошли в Курково. Новая власть быстро объяснила курковцам, что всякое сопротивление будет жестоко караться, а также потребовала выдать коммунистов, красноармейцев и евреев. На тот момент единственным коммунистом в Курково был председатель местного колхоза Василевич, которого, возможно, курковцы и выдали бы, поскольку был он чужаком, присланным из Минска насаждать советский строй, да тот загодя сбежал, быстро сообразив, куда ветер дует. Евреев в Курково отродясь не водилось. Оставался только красноармеец Кантюков. Но о нем знал только Трофимов и сообщать не спешил.

Немцы тем временем разбрелись по избам и расположилась на постой. Подселили и к Трофимову маленького белобрысого офицера, отчего задача с вызволением Кантюкова мгновенно осложнилась – теперь пришлось дожидаться ночи. Однако задолго до наступления ночи чертов офицер, видимо, решил проявить инициативу или подстраховаться, а именно потребовал открыть погреб. Что было странно, ибо в первые дни войны немцы старались не свирепствовать, а некоторые, поддавшись пропаганде, и вовсе были уверены, что русские их встретят радушно, поскольку тайно ненавидят и Сталина, и коммунизм. С чего ж тогда недоверять?