Чакра Фролова

– Ленька наебнулся, – лаконично и без тени юмора заметил какой-то зевака, и в толпе дружно заржали. Фролов и сам едва сдержал улыбку – падение и вправду вышло смешным, а реплика невольно рифмовалась со знаменитым «Акелла промахнулся», что тоже было уместно.

– Живой? – крикнул Фролов горе-хулигану.

– Живой, – хмуро ответил тот, отряхивая штаны.

– Тогда еще раз. И не надо так прыгать. Мне все равно, как ты им дорогу перегородишь. Главное, чтоб не на четвереньках. Еще раз! Мотор!

Со второго раза Ленька, видимо, обозлившись, перемахнул ограду идеально, но, как назло, упала, оступившись, Лялька. Вышло так, словно она с перепуга потеряла равновесие.

– Да елы-палы! – ругнулся Фролов. – Еще раз.

С третьего раза все, наконец, получилось. Ленька хорошо выпрыгнул из-за ограды, а девушки натуралистично замерли на месте.

– Теперь крутись вокруг них! – заорал Фролов Леньке. – Не давай им прохода. И говори что-то.

Услышав команду, Ленька вздрогнул и тут же стал ходить вокруг девушек странной вихляющей походкой. При этом он агрессивно размахивал руками и разевал рот, делая вид, что что-то говорит. Со стороны он был похож на немого инвалида, требующего милостыню. Невидовцы снова засмеялись. Фролов поморщился.

– Нет, это никуда не годится! – крикнул он. – Не надо изображать, что ты говоришь им что-то. Надо просто говорить.

– Что говорить? – хмуро спросил Ленька, исподлобья глядя на режиссера. Ему был неприятен смех односельчан, и он боялся, что, став объектом насмешек, потеряет Лялькину любовь. Тем более что Лялька слишком кокетливо посматривала на Фролова.

– Что хочешь, то и говори. Хоть в любви признавайся. Только не разевай рот впустую. И не заходи им за спину. Стой перед ними. Я же сказал, не давай им проходу. Еще раз!

Камера снова застрекотала, но «приставание» в исполнении Лени по-прежнему выглядело жалким и неправдоподобным. Потеряв терпение, Фролов бросился сам показывать, как надо приставать. Он стал юлить перед девушками, забегая то с боку, то спереди и даже попытался взять Фиму за руку. Та отдернула руку и сделала шаг назад. Леня внимательно наблюдал за Фроловым и кивал, но едва дело дошло до съемок, снова принялся заискивающе припадать на одну ногу и размахивать руками.

– Да че ты возюкаешься?! – закричали, не выдержав, в толпе. – Ты тыркай ее, тыркай.

– Я щас тебе тыркну, – огрызнулся Ленька. – Без сопливых разберемся.

– Свои сначала подотри!

– Попрошу без реплик со стороны! – встрял Фролов. – Иначе всех разгоню к едреной фене!

Толпа притихла, но едва Ленька принялся в очередной раз хромать и разевать рот, словно выброшенная на берег рыба, снова зашумела, выкрикивая различные советы относительно «тырканья». Так дальше и пошло. Толпа ржала. Ленька огрызался. Фролов злился. Никитин курил.

На седьмом дубле Ленька, к удивлению не только Фролова, но, кажется, и собственному, овладел техникой приставания и стал нормально двигаться и даже говорить что-то похожее на хамскую болтовню. По крайней мере, Серафима и Лялька выглядели смущенными и испуганными.

– Снято! – выдохнул Фролов. Затем подошел к девушкам и поинтересовался, что же такое им говорил Ленька, что вышло так убедительно.

– Матерился как сапожник, – сказала Серафима.

– Вас крыл, – ябедническим тоном добавила Лялька.

Фролов усмехнулся и перешел к сцене с подоспевшим патрулем. Тут, как ни странно, все прошло гладко – немцы покорно исполняли все указания Фролова, словно следовали приказу главнокомандующего. Разве что двигались поначалу слишком медленно и нерешительно, что никак не устраивало Фролова. Естественно, в толпе мгновенно нашлись советчики, которые принялись объяснять немцам, что и как надо делать. Но немцы не понимали этих выкриков, и потому обошлось без препирательств.

Когда съемка окончилась, Фролов чувствовал себя выжатым, как лимон. Но эта усталость была приятной, поскольку процесс доставил ему удовольствие. Осознав это, он тут же резко осадил себя: «Кретин, чему ты радуешься? Очередной агитке? Да еще на благо Третьего рейха. Еще немного и побежишь благодарить лейтенанта за творческую самореализацию. Ради этого ты, что ли, учился в институте и готовился стать режиссером? Чтобы снимать то за Родину, то против? Ну, тогда поздравляю. Ты состоялся. А теперь дуй обратно в Гаврилин хлев».

Переполненный презрением к самому себе, он не стал ни с кем прощаться, а только махнул рукой и побрел домой, а точнее, в сарай. Где-то за спиной шумела толпа, поздравляя Фиму, Ляльку и Леньку с дебютом – невидовцы впервые соприкоснулись с кино. Никитин тихо матерился через зажатую в зубах папиросу. Немцы попросили у него что-то на память о съемках. Он порылся в сумке и достал небольшой обрывок обычной засвеченной кинопленки. Каждому вручил по кусочку. Немцы были очень довольны – в кино все ж таки снялись. Будет чем дома в увольнении похвастать.

Глава 25