Чакра Фролова

– Когда я поступал разумно, я всегда поступал верно. Когда по совести, портил жизнь и себе, и другим.

– Зато, может, налаживал свои отношения с Богом.

– Может быть. Жаль только, что я в него не верю.

– Слушай, Семен. Я все хотел спросить, а как ты в «Ревкино» очутился?

Кучник дососал банку и вытер рукавом липкую от сгущенки и шампанского бороду.

– Как и все. Меня Топор пригласил. Хронику снимать.

– Ну и как?

– Что как?

– Ты доволен?

Кучник поморщился.

– Что за вопрос?

– Обычный вопрос. Такой, какой должен себе задавать любой человек, занимающийся искусством. А в идеале вообще любой человек.

– Не знаю. Мне нравилось. Хотя, конечно, однообразно…

Тут Кучник покосился на очередную банку сгущенки, как бы прикидывая, справится ли он с ней. Чувствовалось, что силы его все же не безграничны.

– А ты знаешь, что архив «Ревкино» сгорел?

– Конечно, знаю, – хмыкнул Кучник и после некоторого колебания проткнул гвоздем новую банку. – Я сам об этом Лушкевичу сказал. У меня там, кстати, была пара документальных лент в негативе.

– И что, не жалко их?

– Да нет, – пожал плечами Кучник. – Я, знаешь ли, звезд с неба не хватал. Работа как работа. Я и сейчас, если пошлют на фронт, попрошу кинокамеру.

«Черт его знает, – подумал Фролов, – может, он и прав. И вообще не надо переоценивать своей роли в истории. В масштабах вечности все – мышиная возня. Правда, мы-то в вечности не живем… так что… так что…»

Но сделать какой-либо вывод Фролов был уже не в состоянии. Он подложил под голову охапку соломы, в которую были упакованы бутылки шампанского и прикрыл глаза. Где-то под ним убаюкивающим метрономом стучали железнодорожные стыки. Изредка в этот стук вклинивалось бульканье и хрюканье Кучника. Видимо, он уже не мог остановиться.

– Ты меня разбуди, если что, – сказал Фролов. – А потом сменимся. И прикрыл б ты дверь. А то со стороны в глаза как-то сразу бросается – все вагоны заперты, один открыт.

– Добро, – хрюкнул Кучник.

Глубоко ночью Фролов внезапно проснулся от какого-то громкого «ой». Потом это «ой» повторилось еще несколько раз, и в кромешной темноте вагона что-то стало бегать и стонать. Фролов выждал несколько секунд, дав глазам привыкнуть к мраку. Бегающее «что-то» постепенно обрело черты Кучника.

– Семен? – кинул Фролов в темноту. – Ты чего?

Вместо ответа Кучник стал исполнять какой-то замысловатый танец: то вытягиваясь в струну, то вдруг сгибаясь в три погибели. Со стороны он был похож на безвольную марионетку в руках пьяного кукловода.

– Семен! – приподнимаясь, снова окликнул его Фролов. – Ты живой?!

– Разорвет меня сейчас, – тихо простонал Кучник. – Чертова сгущенка, прям все кишки мне слипнула.

– Тьфу ты! – успокоился Фролов. – А говорил «один раз живем». Ну, облегчись. Чего бегать-то? От бега не рассосется.

– Да куда облегчаться-то?! Сюда, что ли?!

– Ой, боже, какие мы нежные. Необязательно же мне прямо на голову.

– Нет, это непотребство какое-то… скотство…

– Скотство – это то, что ты меня не разбудил, а лег спать. Взяли бы нас тепленькими, и все.

Фролов почувствовал некоторую фальшивость своего гнева – проспав целый день, он чувствовал себя наконец выспавшимся, и в этом была заслуга забывшего про караул Кучника.

– Да я хотел! – с досадой крикнул Кучник. – Сам не заметил, как уснул. Ой!!!

И снова согнулся в какую-то невообразимую дугу.

– Куда ж деваться-то?! – стонал он, мотая головой. – Куда ж деваться?!

– Ну выйди на улицу, раз такой деликатный, – буркнул Фролов.

Юмористическая реплика неожиданно произвела прямо противоположный эффект. То есть была воспринята как вдумчивый совет. Кучник вдруг замер. Потом рванул к двери.

– Эй! – крикнул Фролов, вскакивая, хотя и не очень понимая, что он собирается предотвращать. Не спятил же Кучник, чтоб и вправду пойти «на улицу» из несущегося на полной скорости состава.

Но Кучник уже дергал дверь, судорожно стаскивая штаны. В вагон ворвался свежий ночной ветер.

– Семен! – заорал Фролов, перекрикивая стук колес. – Я говорю, сядь в угол и справляй нужду, сколько влезет! Точнее, сколько вылезет.

– Нормально! – крикнул Кучник и, ухватившись левой рукой за дверь, уселся на самый край, отклячив задницу как можно дальше в летящую темноту.

– Давай хоть подержу, что ли!

– Нормально, – снова крикнул Кучник.

Фролов отошел к ящикам с шампанским, чтобы не мешать процессу.

«Черт, сколько ж мы отмахали, если уже ночь? – подумал он, делая глоток из бутылки. Прохладная шипучка его немного взбодрила. Он сел на один из ящиков и стал высчитывать приблизительный километраж их путешествия. По всем, даже самым грубым расчетам, выходило, что конец пути не за горами. Хотелось курить, но курево, видимо, везли в других вагонах.

– Георгич! – окликнул его вдруг Кучник. – Кинь-ка баночку.

Фролов удивленно обернулся.

– Какую еще, к черту, баночку?

Кучник сидел на корточках, похожий на экзотическую птицу. Судя по его невозмутимому виду, основной этап процесса был позади. Теперь он, видимо, решил совместить приятное с полезным.