— Хороший у меня внук вырос! К морю очень привержен. Кровь наших дедов-мореходов в нем шибко играет.
Все были довольны возвращением Егора. За время плавания он возмужал, раздался в плечах. Дед, окончательно подобрев, сказал:
— Вижу — мужиком стал! Принимай теперь парусную. А я — на покой. С меня хватит. Отдыхать буду. В церковь ходить да на печи полеживать.
— Твоя воля, дедушко, — согласился Егор.
— А я так думаю: парусам скоро придет конец, — бухнул слегка захмелевший Акиндин. — Теперь паровые суда станут по морям ходить. Ты, Егор, вовремя смотался на клипер. Поймал за хвост вчерашний день…
Егор задумался, полуприкрыл глаза светлыми ресницами и отчетливо ярко в памяти его всплыл красавец клипер при полной оснастке, бегущий по шумным волнам теплого южного моря. Ему стало грустно: «Неужто парусники переведутся?»
И, словно угадав его мысли, Куроптев степенно возразил:
— На наш век хватит и парусов.
Возражать ему никто не стал, и Егор повеселел.
Пока у Зосимы Иринеевича угощались да слушали Егора, голосистые соломбалки, копавшиеся на огородах в грядках, передавали друг другу очередную новость:
— Егорко Пустотный домой воротилсе!
— Не Зосимы ли внук?
— Он самой.
— А откуль воротилсе-то?
— В Англии был…
— Значит аглицкой странник?
— Выходит так.
— Аглицкой Егор…
— Аглицкой! Истинно так. Был Ваня Датской, Сенька Норвецкой, Тимоха Кольской, а этот — Аглицкой.
С тех пор и стали его называть: «Аглицкой Егор».
А про Катю, когда он женился, говорили: «Аглицкого Егора жонка».