Читаем Чагин полностью

За несколько дней до переселения народов Аля появилась в доме престарелых и помогла упаковывать вещи. Кое-какие мелочи из тех, с которыми Вера не расставалась (бабушкины бусы, елочная игрушка пятидесятых годов и т. д.), Аля увезла с собой: при переездах многое теряется. Как мне показалось, она приезжала, чтобы убедиться, что Чагин не посягает на имущество ее матери.

Забавно… Тогда же произошла репетиция сцены с Маргаритой. Аля устроила небольшое журналистское расследование по поводу моей роли во всей этой истории. Жесткий взгляд в мою сторону: это вы их свели, да? Я… Свела. Вы хотите вселиться в квартиру Чагина — да или нет?

Исидор действительно предложил мне поселиться в его квартире — пока они живут на даче. Ключ я тогда взяла, но осталась на своей служебной площади. Чувствую себя квартирной аферисткой со стажем.

В первый же вечер пошли гулять вдоль Залива. Не распаковали еще ничего, даже чая не выпили — Вере захотелось сразу увидеть Залив. Мы ее тепло одели, взяли с обеих сторон под руки и повели к воде. Именно что повели — шла она довольно плохо. Тем более, там ведь — ты знаешь — песок, любому идти трудно. А уж ей-то…

Короче говоря, сели мы на лежащую сосну. Представляешь, да? Сосна, поваленная ураганом, — ствол и корень-раскоряка. Корни у сосны не вглубь идут, а вширь. Всё это похоже на зонтик. Пока мы шли, был ветер, а сели за этой раскорякой — там тихо. Молчали. Вера сидела, закрыв глаза, иногда улыбалась. Шевелились ее ноздри, будто она изучала воздушные потоки. Напоминала породистую собаку — например, колли.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — тихо спросил Исидор.

— Да, милый. — Она открыла глаза. — Я вспоминала, как мы тут гуляли, пыталась посчитать, сколько лет назад. Но мозги отказывают.

— Сколько? — Лицо Исидора сморщилось. — Пятьдесят четыре.

Вера легонько погладила Исидора по плечу.

— Умница. А мне такие штуки не под силу.

— Мне тоже. Сейчас случайно вышло. Память сильно сдала.

— У тебя? Память?

Ты знаешь, это ведь правда. В последние годы Чагин многого не помнил. Что кажется невозможным, да? Но это действительно так. Как многие старики, он иногда забывал, за чем шел. Но я замечала у него и провалы в памяти о прошлом. По-моему, к этому он стремился всю жизнь.

Сегодня встала очень рано — сейчас засыпаю прямо на стуле.

Спокойной ночи, дорогой.

А можно не подписываться? Как-то это глупо выглядит. Ты ведь, я думаю, знаешь автора))

16 апреля

Павел — Нике

Ты предлагаешь не подписываться — давай не будем! Это действительно не нужно: множество отдельных писем слилось в одно. Которое теперь не прекращается, правда?

Ты написала: Спокойной ночи, дорогой — и меня охватило такое счастье! Поцеловал экран ноута, не смейся. Как давно я от тебя этого не слышал! Ты уже спишь, а мне так радостно и спокойно, как будто я стерегу твой сон. Помнишь, я как-то читал вслух, а ты положила мне голову на колени? И заснула. А я боялся прервать чтение, чтобы тебя не разбудить.

Об Але ты говоришь сдержанно — на самом деле могу себе представить эту тетю. Теперь я понимаю, на каком фоне нарисовалась моя Маргарита. Когда читал это, мне хотелось прижать тебя к себе и закрыть от этого душного трепа.

Видишь ли, это фирменная столичная пошлость — они гордятся тем, в чем нет ни малейшей их заслуги. К тому, что их зачали в столицах, они не имеют ровно никакого отношения. А между тем, могли бы посмотреть на приехавших — это пассионарии, которые съезжаются со всей России и делают столицы тем, что они есть. Не они виноваты в кособоком развитии страны. В том, что добиться чего-то можно только в Москве и в Питере. А если всерьез — то только в Москве.

Маргарита поджала хвост еще тогда, когда узнала, что ты ушла. Сказала:

— Ну, хочешь, я перед ней извинюсь?

Я ответил:

— Эти твои ну никому теперь нафиг не нужны!

Отец прибег к свойственной ему патетике. Слышал, как он сказал ей на кухне:

— Не исключаю, Маргарита, что ты сломала ему жизнь.

Мать, правда, была спокойнее:

— Не нагнетай. Девочка неглупа, она вернется.

Девочка, вернешься?

17 апреля

Ника — Павлу

Ну, как я могу ответить на такой вопрос? Я о тебе, pen-friend Мещерский, почти ничего не знаю. Наши общие воспоминания ничтожно малы. Нужно, я считаю, увеличить их количество. Ты должен рассказывать о каких-то мне не известных вещах и сделать эти воспоминания нашими общими.

17 апреля

Павел — Нике

Еще один подход к снаряду.

Деревня на Севере. Археографическая экспедиция — рукописи собираем.

Мы с однокурсником Пудовым разместились в избе Селиверстовых. Их, Селиверстовых, всего двое — Агафья Феоктистовна шестидесяти лет и свекор ее Авдей Прокопьевич, за девяносто. Мы Агафье привезли кое-каких продуктов — крупы, вермишели, тушенки. Больше всего ее обрадовал сгущенный кофе. Попробовав, предупредила: я его вам давать не буду — не сердитесь, буду есть его вечерами по ложечке. С чаем. Завернула банку в холщовый мешочек и убрала в комод.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги