Чаадаев

В доме Екатерины Гавриловны с появлением нового жильца происходит смена иерархии отношений. По воспоминаниям А. И. Дельвига, Петр Яковлевич завладел за обеденным столом и в кабинете, хозяйки теми местами, которые ранее занимал его друг М. А. Салтыков, игравший доселе первостепенную роль у Левашевых. Это сильно расстроило старика, переставшего к ним ездить и писавшего Екатерине Гавриловне гневные письма, вызывавшие у нее опасения за его здоровье и разум.

Такие «странности» поначалу вызывали заметное неудовольствие у мужа Левашевой, Николая Васильевича, у ее взрослых детей и отдельных гостей. Например, приходилось неприятно удивляться, когда Чаадаев, примерив первую пару оказавшихся неэлегатными перчаток, выбрасывал всю дюжину, которой завладевал камердинер и продавал в приютившей его хозяина семье. Однако подобное случалось не часто, да и Екатерина Гавриловна постоянно доказывала домочадцам и знакомым, какая легко ранимая и богато одаренная натура, стремящаяся к совершенству, скрывается за гордо независимым видом и внешней неприступностью Чаадаева.

Постепенно все члены семейства проникаются чувством искреннего благоговения перед личностью Петра Яковлевича. С радостью находя понимание своей привязанности у дорогих и близких людей, Екатерина Гавриловна по-родственному опекает его. Она пишет И. Д. Якушкину, что любит Чаадаева со всею нежностью сестры и бесконечно рада заботиться о нем, в чем так нуждается «эта теплая душа и чувствительное сердце». Комнаты нового жильца подвергаются капитальному ремонту, полы в них всегда свежевыкрашены и не имеют щелей, беспокоивших его на старой квартире и когда-то удручавших Авдотью Сергеевну Норову. Простуда или кашель, малейшие недомогания Петра Яковлевича находят врачевателя в хозяйке дома, которая доставляет ему также нужные книги, театральные билеты и другие необходимые вещи.

Он проводит все больше и больше времени в ее семействе и становится как бы его членом. Чаадаев знакомит Левашеву с двоюродными сестрами, которые благодарны ей за такие теплые чувства к брату. Сам он старается быть чем-то полезным ее детям, беседуя со старшими на философские и социальные темы, а с младшими совершая прогулки по Москве. Екатерина Гавриловна опасается развития в душах детей нравственной летаргии, и Петр Яковлевич поверяет им на доступном языке свои заветные идеи о совершенствовании человеческого рода. Эмилия, четырнадцатилетняя дочь Левашовой, признается в письме к И. Д. Якушкину, что не понимает философии, но очень любит поэзию и «нашего философа господина Чаадаева. У него не сухое сердце, и он добр ко всем нам. Тем не менее я его боюсь, не знаю почему…» Один из старших ее братьев, Василий, обожавший Чаадаева, объясняет сестре, что такой «священный» страх необходимо вытекает из уважения и восхищения перед Петром Яковлевичем.

Иногда между необычным жильцом и обитателями дома на Новой Басманной возникают интимные недоразумения, когда он, например, не поддается на уговоры и продолжает платить за квартиру или на подносимые подарки дарит им что-нибудь в ответ. Но подобные «конфликты» счастливо разрешаются, и спустя время Екатерина Гавриловна признается двоюродному брату, что Чаадаев самый лучший из ее друзей. «Мы проводим нашу жизнь вместе, и его дружба самое большое мое утешение». И для Петра Яковлевича, во внутренне замкнутой и одинокой жизни которого нет достаточного простора для простых человеческих чувств даже в общении с ближайшими родственниками, дружба Левашевой является не меньшим душевным утешением и поддержкой в повседневном существовании. «Чаадаев потолстел, похорошел и поздоровел», — сообщает Пушкин жене в один из редких в последние годы его жизни приездов в Москву.

Петр Яковлевич делится с Екатериной Гавриловной всеми нюансами своих внутренних переживаний и взаимоотношений. Он рассказывает ей о столкновениях в Английском клубе, когда, находя занятыми облюбованные им места в газетной или каминной комнатах, он нередко отпускает колкие остроты, что не может не вызывать соответствующей реакции, но одновременно привлекает и дополнительное внимание к нему. Среди завсегдатаев избранного общества московских сановников и вельмож он становится одной из наиболее колоритных фигур.

В 1833 году члены Английского клуба изъявили желание выбрать своим почетным старшиной московского военного генерал-губернатора Д. В. Голицына. Это событие решили отметить экстраординарным обедом, который надолго запомнился москвичам. Новичок клуба М. П. Погодин, участвовавший в торжестве, отмечал в дневнике: «Какие клики поднялись за благоденствие России. И руками и ногами. Слезы навернулись на глазах. Энтузиазм. Сердце билось. Живое чувствуется в людях. Музыка. Чаадаев».