Ч. Ю.

Нет, если Даша такая — пусть не звонит. Даша, Даша, Даша… Самая красивая, праздник, чудо! Пусть не звонит, ему и не надо! Пусть бы Женя, Лида. Обругали бы его. Да, да, он не стал бы оправдываться. Или кто-нибудь взрослый, даже чужой. Подошел бы: «Напутал ты, брат. Сделай теперь так вот и этак, трудно будет, но ты сделай. А потом ложись спать-почивать, утро вечера мудренее».

Неужели никто никогда не подойдет к нему с добротой, не положит теплую руку на голову…

И в отчаянии, в тоске, в смятении, сродни которому угрызения совести, Виктор уткнулся лицом в ладони:

— Отец! Папка! Папа!

Зазвонил телефон. Виктор не спешил взять трубку. Он знал, кто это.

— Але. Мамы нет.

Там помолчали, будто хотели спросить. Или слушали его прерывистое дыхание.

И вдруг Виктор спохватился. Им овладело знакомое чувство, похожее на вдохновение.

— Василий Иваныч! — Он задохнулся, боясь упустить. — Василь Иваныч! Я все знаю. Спасибо вам.

— О, что за разговор…

— Я знаю, как вам было трудно.

— Перестань!

— Я очень, очень благодарен.

— Ты не выпил, часом? Где мама?

— Мамы нет. Я тоже один, Василь Иваныч. Я вам хочу сказать… Я сперва смеялся. Нет, не то. Я хочу сказать: к вам в институт не приняли моего товарища, а он… он настоящий врач…

— Мне твоя мама говорила об этом парне. Я и сам его заметил. Но это не в моих силах.

— Василь Иваныч, я знаю, как мама хотела, чтоб я учился. Ей трудно было просить, Василь Иваныч, но если его вместо меня?

— Что?

— Если я заберу документы?

— Как знаешь, — быстро и сухо проговорили на том конце провода (какой-то даже голос другой!). — Твой друг не принят. А ты как знаешь. Не маленький. Должна у тебя быть хоть капля здравого смысла.

— Раньше мне говорили про чувство юмора, — начал было Виктор, но его перебили:

— Учти, другой такой возможности не представится.

— Это был мой единственный шанс, да?

— Пожалуй, да. Подумай.

— Я подумаю.

Там опустили трубку на рычаг.

Ему предлагали подумать. Это было категорично выраженное, но вполне конкретное предложение.