Carmina

Чья-то рука бесполезно навьючила
На плечи старый, ненужный костюм.
Вот я стою – придорожное чучело –
Чуждый и воли, и бега, и дум.

Вот я стою. Никого я не трогаю,
И отразилась на бляхе звезда.
Мимо несутся стальною дорогою
С горохом, с шумом, свистя, поезда;

Дымною пастью кидают уверенно
Прямо в лицо огневую струю.
Мимо и дальше. И так же растерянно
Я, неподвижный, безвольный, стою.

Так же беспомощно пальцами-палками
Я упираюсь в нетающий мрак.
Дымом, и сажей, и черными галками
В клочья разорван мой старый пиджак.

Жизнь огородная тело измучила,
В сумрак развеяла дух пустота.
Вот я стою – придорожное чучело
В рваном костюме больного шута.

Властелину

В фонарном отсвете алмазном,
С усмешкой тонкой на губах,
Ты устилаешь путь соблазном,
Как елкой на похоронах.

Выглядываешь и таишься
Надь недоверчивой толпой,
Вдруг расплеснешься, расклубишься
И брызгнешь искрой огневой.

Чуть стукнув ресторанной дверью,
Певучим шелком прошуршав,
Ты клонишь бешеные перья,
Вздымаешь огненный рукав.

С улыбкой над моим ненастьем
Ты чашу полную вина
Мне подаешь – и сладострастьем
Смятенная душа полна.

Гробокопатель! Полководец!
Твоих шпионов – легион!
И каждый ключевой колодец
Твоей отравой насыщен.

Ты язвы, блещущие смолью,
Как пули, шлешь в врагов своих
И стискиваешь едкой болью
Суставы пленников нагих.

Прикрытый бредом и любовью,
Как выпушкою вдоль плащей,
Твои знамена пышут кровью
Над страшной гибелью моей.

«Недолго юной красотой…»

Недолго юной красотой
Питался мой простор душевный.
Опять безжалостной судьбой
Я брошен жизни повседневной,

Опять замкнулся круг друзей
Моею жизнью молодою;
Душа в кругу, но мысли в ней
Разнообразной чередою,

Как змеи снежные, спешат,
Торопятся, перегоняют,
Издревле молчаливый взгляд
Мечтою новою вскипает.

И так бессмысленно чужды
Друзей ненужных пересуды,
Как однозвучный плеск воды
В глухие, каменные груды.

Душа созревшая полна
Иным, неведомым виденьем
И наслаждается она
Своим затейливым томленьем.

Так путник, возвратясь домой
Из стран жемчужных, запредельных,
Томится долгою зимой
В порывах ярых, но бесцельных.

И оскорбительно-смешон
Ему – грустящему об юге –
И посеревший небосклон,
И белый танец пьяной вьюги,

И догорающая печь,
На окнах спущенные шторы,
И о давно забытом речь,
И надоедливые споры.

Смерть