c2e6faf2c699c3ab53935acd39e30e24

- Я не понимаю, - резко сказала Ева, теперь была ее очередь удивиться. - Я говорю о тех трех письмах, которые отец написал тебе, когда был помолвлен с мамой. Он умолял тебя освободить его из эмоциональной тюрьмы, потому что он любит только тебя. Последнее письмо датировано днем накануне свадьбы. Я сравнила даты. В этом письме он пишет, что не может поговорить с тобой напрямую, потому что ему не хватает сил и ему стыдно перед мамой. Вряд ли папа когда-либо написал еще одно столь же искреннее письмо. Он пишет, что он ранен, разбит, доверяет только тебе, только ты можешь вернуть ему самоуважение и душевное здоровье. Он умоляет тебя бежать с ним, бросить всех, уехать с ним за границу, пишет, что отдает свою жизнь в твои руки. Это - письмо отчаяния. Невозможно, чтобы ты его не помнила, Эстер. Невозможно, не так ли? По какой-то причине ты не хочешь обсуждать со мной эти письма...может быть, это - болезненная тема из-за мамы, или ты просто хочешь всё это от меня скрыть. Прочитав письма, я всё поняла. С тех пор я смотрю на отца совсем по-другому. Достаточно, что хотя бы один раз в жизни человек попытался быть сильным и хорошим. Не его вина, что ему это не удалось. Почему ты не отвечаешь?

- Что я должна ответить? - спросила я ровным равнодушным тоном человека, который признается во лжи, словно я действительно знала об этих письмах.

- Что?... О боже! Ты должна ответить хоть что-то. Такого рода письма человек получает один раз в жизни. Он написал, что будет ждать твоего ответа до утра. Если ты не ответишь, он поймет, что тебе не хватило сил...в таком случае у него не будет иного выбора, кроме как остаться здесь и жениться на маме. Но он не мог поговорить с тобой об этом. Боялся, что ты ему не поверишь, потому что он так часто врал прежде. Я не знаю, что произошло между вами...У меня даже нет никакого права спрашивать. Но ты не ответила на его письмо, и вскоре всё пошло наперекосяк. Не лги, Эстер...теперь, когда всё кончено, я думаю, что ты частично ответственна за произошедшее.

- Когда твой отец написал эти письма?

- За неделю до свадьбы.

- Куда он их адресовал?

- Куда? Сюда, в твой дом. Ты жила здесь с моей мамой.

- Ты нашла их в палисандровой шкатулке?

- Да, в шкатулке, в шкафу, где хранилось белье.

- У кого-то был ключ от этого шкафа?

- Только у тебя. И у отца.

Что я могла ответить? Я отпустила руку Евы, встала, подошла к серванту, взяла фотографию Вильмы и догло на нее смотрела. Я так давно не держала в руках фотографии. Сейчас я смотрела в эти знакомые, и при этом столь ужасающе чужие глаза, и вдруг поняла.

14

Моя сестра Вильма меня ненавидела. Ева была права, у нас были неприязненные отношения, сколько я себя помню, безымянная темная ярость, причины которой терялись во мраке лет. Ничем нельзя было объяснить эту взаимную ненависть, но факт в том, что я ее ненавидела столь же сильно, сколь она ненавидела меня, и никто из нас не пытался найти этому объяснение. Я не могла бы в точности сказать, вредили ли мне те или иные ее действия, она могла просто сказать что-то не то, и поэтому мы так друг друга невзлюбили. Вильма всегда была сильнее, даже в ненависти. Если бы кто-то у нее спросил, почему она так безжалостно меня ненавидит, она выложила бы длинный список обвинений, подкрепленный обоснованиями. но ничто из этого не объясняло ненависть. Мы отбросили извинения. Осталась только ярость, горячее густое чувство, которое затапливает каждый дюйм человеческого пейзажа грязной мутью, и когда Вильма умерла, никакого родства там не оставалось - только пустая пойма ненависти.

Я поднесла фотографию к близоруким глазам и внимательно рассмотрела. «Как сильны мертвые!» - беспомощно подумала я. В данный момент Вильма была жива той таинственной формой бытия, которую принимают мертвые, когда хотят вмешаться в нашу жизнь, мертвые, которые, как мы верим, погребены под холмами земли и скованы цепями разложения. Но придет день, они восстанут и начнут действовать. «Может быть, сегодня - именно этот день, День Вильмы», - подумала я. Я вспомнила день, когда она умирала, когда лишь на несколько секунд узнавала окружающих, я плакала у ее изголовья, ждала, что она заговорит, скажет напутсвенное слово или слово примирения, но всё равно знала, что я ее не простила, даже сейчас, на пороге смерти, и она в беспамятстве смерти тоже не простила меня. Я закрыла лицо руками и заплакала. А потом она заговорила. «Ты еще обо мне вспомнишь», - сказала Вильма, она была уже не в себе. «Она меня простила!» - подумала я, я надеялась на это. Но втайне я чувствовала вот что: «Она мне угрожает». А потом Вильма умерла. После похорон я на несколько месяцев осталась в квартире. Детей нельзя было оставить одних, они не могли о себе позаботиться. Лайош путешествовал за границей, его не было несколько месяцев. Я осталась в пустой квартире, чего-то ждала.