Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... (СИ)

Я уже готова к неизбежному удару, только вместо этого мое тело становится невесомым, и мне требуется мгновение, чтобы понять: боль, которую я ожидала почувствовать, разительно отличается от того, что я ощущаю сейчас, когда моя спина соприкасается с чем-то теплым и твердым. А затем происходит то, что напрочь сбивает мое дыхание. Проклятый древесный аромат вновь окутывает мои легкие, а горячая ладонь, оказавшаяся под рубашкой, царапает мой подрагивающий от частых вздохов живот. С трудом я улавливаю утробный звук, вибрирующий по моей коже, а затем меня буквально придавливают к мужской груди. Так крепко, что кажется, еще секунда — и он сломает мне ребра.

Зажмуриваюсь и пытаюсь абстрагироваться от ощущений, расползающихся по коже колючими волнами. Я тяжело дышу. Он тоже. Чувствую, как порывы его дыхания врезаются в мой затылок, а сердце, долбящееся в мужской груди, грозит оставить синяки на моей спине.

Как и его ладонь выжигает свой след на моем животе.

Я серьезно: если он сейчас не отпустит меня, моя кожа задымится.

— Какое из слов в фразе «иди в кровать» тебе непонятно? — Его голос понижается до грохота.

Мои губы дрожат, и ответить не получается.

— И больше не смей поднимать тему, которая сгнила в прошлом. Уяснила?!

С этими словами Айдаров усаживает меня на одну из столешниц, переводит дыхание и, небрежно закатав рукава рубашки, принимается заваривать чай…

М-да, кажется, у меня начинаются галлюцинации.

Глава 17

***

Внезапно громкий звук разбивает тишину, а прозвучавшие следом маты окончательно вырывают меня из сна. С третьей попытки я распахиваю глаза и пытаюсь найти источник, который и стал причиной моего пробуждения.

Только для начала мне требуется пара секунд, чтобы принять один факт: я, укутанная в плед, лежу на диване в гостиной. Хочется задаться вопросом: «Какого черта?». А потом я с ужасом вспоминаю, как это случилось.

Однако я не уверена, что именно приводит меня в смятение: то, что я провела со своим боссом рекордное время наедине, или то, что не помню, как уснула рядом с ним. А может, мысль, что меня укутал пледом, предварительно напоив чаем, сам Сатана.

Хмурюсь, зависая еще на минуту в каком-то странном чувстве, а затем растерянно присаживаюсь и снова пытаюсь восстановить хронологию вчерашних событий, правда, этим лишь пробуждаю головную боль. Но все же вспоминаю. Кусками. Которые мне тут же хочется вырвать из своей памяти.

— Черт, я тебя разбудил, прости… — обеспокоенный голос брата слышится ближе, вынуждая меня повернуться в его сторону. — Не хотел мешать тебе спать. Как ты себя чувствуешь? — Я озадаченно моргаю, придерживаясь одной рукой за спинку дивана и в то же время наблюдая за Пашей, который впивается в меня широко распахнутыми глазами. — Блядь, если еще раз увижу тебя с Завгородним, — едва ли не рычит брат, начиная мерить комнату шагами, — тот день, черт возьми, станет для него последним! — Мои глаза округляются, но Паша продолжает: — Даже не начинай. Его я уже предупредил! Уверен, рисковать челюстью этот кретин не захочет. А ты, — тычет пальцем, — не делай так, чтобы у меня появились проблемы. Потому что я, блядь, исполню каждое гребаное обещание!

— Паш… — Я замолкаю и жмурюсь, когда ощущаю дискомфорт в пересохшем горле.

— Ничего не говори. — Он пользуется заминкой и продолжает строгим тоном, как и полагается старшему брату: — Сейчас решу пару вопросов по работе, у тебя как раз будет время на завтрак, а после отвезу тебя в больницу. Хаким рассказал, что ты теряла сознание. — Он останавливается и, уперев руки в бока, кидает предъявы: — Какого черта ты отказалась от госпитализации?!

— Паш, прекрати, — почему-то я улыбаюсь от того, как он нервничает, одновременно рассматривая меня. Этот бугай выглядит очень забавно, хотя ситуация далека от таковой. — Со мной все в порядке.

Демонстративно откинув плед, поднимаюсь на ноги и каким-то образом не заваливаюсь обратно. И это не ускользает от внимания Паши.

— Видишь, — натянуто улыбаюсь, жестикулируя, — я стою, так что не делай из мухи слона.

В глазах брата отчетливо плещутся тревога и ярость. Да он в бешенстве. Мой Пашка, настроение которого портится крайне редко, сейчас охвачен злым беспокойством.

— Ты сейчас соберешься, и я отвезу тебя в больницу. Можешь не строить из себя терминатора, Малая. Бесполезно!

Закатываю глаза.

— Па…

Вздрагиваю от резкого тона брата:

— Аля, не спорь! Скажи спасибо, что я еще не проговорился маме!

— Она звонила?! — вылетает взволнованное из моего рта, и я падаю на диван, не выдержав этой мысли.

— Да. — Он взъерошивает волосы. — Я не хотел брать трубку, но она звонила тебе все утро. Пришлось сказать, что ты оставила телефон у меня…

— Боже-е-е, — стону я, запуская пальцы в волосы и обреченно облокачиваясь на колени. А потом задеваю шишку на виске, зажмуриваюсь и шиплю от боли. — Вот как она чувствует, когда у меня неприятности?

Паша улыбается одним уголком губ и пожимает плечами:

— Позвони и спроси ее об этом.

Он протягивает зажатый в кулаке телефон, и я фыркаю, отмахиваясь от этой идеи. По крайней мере, точно не сейчас.