Быть советским (предисловие)

Дитя двух цивилизаций, двух взаимоисключающих миров, беспечный вольнодумец-гуманитарий, к третьему году службы Мальцев стал отличником боевой и политической подготовки, знатоком армейского бытия, опытным, матерым командиром (что, однако, в момент педагогической жестокости по отношению к подчиненному не исключает почувствовать "с неясной тревогой оскал на своем лице": самосознание беспощадно регистрирует меру искажения человеческого облика). Высокий профессионализм исполнения ратных обязанностей отнюдь не противоречит демократическим взглядам младшего сержанта: обязанность быть Солдатом для него не зависит от той или иной идеологии. Всей сутью своей младший сержант отвергает режим политического тоталитаризма. Однако рыхлая беззащитность демократии и свободы, страстно желаемой и, быть может, предстоящей ему по праву рождения, опережающая его статус кво личная ответственность за ту, реально существующую демократию, все это велит ему принять как должное тоталитарность армии: "Защищая тоталитаризм и присягу в нашей армии, я защищаю то же самое в странах, где их не существует... Защищая армию вообще - защищаю, как это ни парадоксально, свободу, демократию".

Потребность в свободе объединяет Мальцева со Свежневым; противоположность осуществления свободы превращает их дружбу во вражду, и в итоге конца определяет судьбы обоих солдат. Свежнев мыслит будущее русской свободы в неприкосновенности границ СССР. Родовой интеллигент, "честь земли", Свежнев долгом своим считает защиту вот этого государства в его несвободе и бесчеловечности против Китая, против Америки, против любого, "пусть самого добродушного и демократически настроенного" внешнего врага. Одна мысль о свободе для России, принесенной извне, а, по Мальцеву, Америка "одна может через войну, грязь унижения, смерть принести свободу вам всем, тебе", вызывает в ефрейторе взрыв ненависти: "У тебя никогда не было чести, Мальцев, никогда. Свобода не может быть грязной. И пока еще существует понимание страдания - мы будем, будет чистота и надежда. И мы никого не пустим". Религиозный в сути своей поиск: легко принимает, обживает душой и в отсутствие Бога - обожествляет древнее, идолоносное: Кровь. Земля. Родина-мать.

Судьбой Свежнева испытывается одна из влиятельнейших отечественных идеологий - русское движение, неорусофильство, национал-большевизм (термины частны, оттеночны), поставленная в пограничную ситуацию. Мысль одних носителей "движения" о будущем России приводит к бесшабашности отчаяния: глаза залив, в глобальной гибельной гульбе

"Мы топнем-перетопнем

с пятки на носок.

Мы хлопнем-перехлопнем

Запад об Восток"

(из стихотворения современного советского поэта)

Для других же возникшее на гребне "зрелого, развитого" социализма сознание национальной исключительности легко увязывается с мировой экспансией (пусть и "коммунистической" - вопрос терминологии) - вот и фашизм на отечественный манер (сержант Петрищев в романе).

"Человеческого, слишком человеческого" превзойти в себе, однако, Свежнев так и не сможет, что, при его самолюбующемся взрывчатом максимализме, удобной поживой отдаст ефрейтора в руки "особистам". На дьявольский тот алтарь - оттереть, восстановить в чистоте первоидей который мечтал он, - жертвой. "Всякая вера, оправдывающая зло, - размышляет его командир Святослав Мальцев, - лишает верующего противоядия".

Но обладает ли его собственная душа иммунитетом? Душа человека "советского"? "...широта мук в узости раскаяния... Что есть раскаяние, если не вера? Сумели ее выжечь в нас - в таких, как Свежнев, больше, чем в других, - теперь широкими стали, прём в никуда... Они сорвали с сущности ее броню - веру, с ней и раскаяние, оголив страх. А со страхом и схитрить можно..."

Главное в том, что он-то, Святослав, тяжесть раскаяния вынесет и на волю, что и в стране "наименьшего зла на земле" Божья мука не оставит душу...

Сказать, что дебют романиста многое обещает... Дежурная фраза. Не омраченная подцензурностью мысль писателя с самого начала литературной судьбы отмечена внутренней свободой, прозе его равно внятен и мир души и зримая реальность, - речь идет об исполнении, о том, что уже есть, что несет в себе развитие проблематики "феноменально глубокой", по слову Ясперса, страдальчески-святой классической русской литературы.

"Посев", 1978, № 4