Быть психопатом. Интервью с серийным убийцей

Я не чувствую боли. Это вообще протяженное во времени понятие. От ударов не бывает боли. Боль – это слово, которое медленно расползается по телу и постепенно топит тебя. Когда твой организм отчаянно борется с алкогольным отравлением, когда тебя окружают четверо здоровых парней и по очереди швыряют тебя об стену, когда уровень адреналина буквально убивает нервную систему, не испытываешь боли. Когда больше ничего не остается, когда единственный способ доказать, что ты жива, – это посмотреть в глаза человеку, не нужно этого делать. Я заглядываю в глаза Флемми и нагло скалюсь. Он делает шаг назад и включает камеру на телефоне. Чья-то рука с татуировкой на локте тянет за ворот кофточки, и та жалобно трещит. Все дело в унижении, а не в боли. Если вы хотите жить, если вы хотите сделать еще пару вдохов, поесть бургеров и встретить с кем-нибудь хоть один рассвет, не улыбайтесь. Не нужно лишний раз раздражать людей.

Все дело в деталях. Именно они делают историю правдоподобной. Возможно, поэтому мой мозг удалил ненужные подробности того вечера. Я помню лишь кадры очень плохого фильма. Неестественно темную, почти черную полоску крови на стене рядом с моим лицом. Кровь из носа, рассеченной брови, с затылка, не знаю. Меня швыряют, и полоска превращается в грязные разводы. Помню, как мозг фиксирует Джерри, спокойно водящего пальцем по экрану телефона. Он стоит в стороне. Больше не принимает участия в этом. Наблюдает и фиксирует. Ничто в его облике больше не выдает бешенства, с каким он схватил меня за горло.

Единственный способ бороться – перестать существовать. Наблюдать за происходящим со стороны, с точки зрения Джерри. Для этого лучше всего было бы потерять сознание и увидеть свет в конце тоннеля, но у меня слишком долго не выходит. Наконец, я все-таки сдаюсь.

Помню то ощущение, как на аттракционе «Свободное падение». Как будто летишь с тарзанки, только эта пропасть не имеет конца. Я падаю ровно до тех пор, пока не слышу звук мотора. Меня больше никто не трогает. Боль еще не вступила в свои владения, она лишь примеряется к вверенной ей территории.

Машина останавливается. Кто-то вышвыривает меня на асфальт.

– Я же говорил, что подброшу тебя, – слышится голос Джерри. Затем вновь гул мотора. На сей раз звуки очень быстро стихают. Он уезжает. Сейчас утро. Я на асфальтированной дорожке, ведущей к главному корпусу университета. Вокруг меня собираются люди. Они не решаются подойти ближе, чем на расстояние в три метра. Не замечали такого? В подобных ситуациях человек, как и любое другое животное, действует, исходя из инстинкта самосохранения. Слабая особь может заразить тебя, поэтому к ней не стоит подходить. Кто-то все-таки догадывается позвонить 911. Впрочем, журналисты приезжают намного быстрее. Им и ехать никуда не нужно. Редакции двух местных газет располагаются напротив университета. Они обступают меня плотным кольцом и бегают по кругу, как в детской игре «Место под солнцем». Я щурюсь от слишком яркого солнца, в лучах которого все люди превращаются в неясные силуэты.

Наконец, появляется машина скорой помощи. Именно в тот момент, когда она подъезжает к лужайке, я слышу нужный вопрос: «Кто?» Или, может, мне очень хочется его услышать.

– Джереми Флемми, – с трудом говорю я.

Все стихают, а я продолжаю повторять это имя, будто это смертельное проклятие.

Меня увозит «Скорая помощь». Последнее, о чем я думаю, перед тем как отключиться, – это стоимость такой поездки. Она уничтожит меня в финансовом плане. Страховка не покроет даже половины расходов. Врач не очень-то церемонится. Он протыкает мне кожу в районе сгиба руки и ставит капельницу. Капля за каплей транквилизаторы проникают в кровь. Все заканчивается. Стихает.