Быть любимой

Анна Павловна вообще ухитрялась служить жилеткой-промокашкой практически всему женскому персоналу фирмы. Это значило, что более или менее регулярно у нее на груди рыдало до шестисот хронически несчастных баб и для всех у нее находились и неподдельное сочувствие, и дельный совет. Вняв рассказу о том, как Савицкий колотил тарелки о бедную Светину головку, она отказалась дать ему характеристику в партию, и, следовательно, о дальнейшем продвижении по служебной лестнице ему можно было не беспокоиться.

Вся эта длинная и нудная история окончилась закономерно: Савицкий перевелся в филиал предприятия и подал на развод. Это повергло Свету в отчаяние. В глубине души настоящего разрыва она совсем не желала. Она хотела дожать мужа до слезного раскаяния и до того, чтобы он, наконец, осознал свою вопиющую неправоту и начал любить ее так, как ей хотелось, — страстно, самоотверженно и безоглядно. Но события вытанцовывались совсем не так, как были задуманы, и, согласно типичной любовной схеме, Света решила покончить с собой.

Весь вечер короткой рабочей пятницы Света ходила по разным аптекам, прося дать ей упаковку снотворного без рецепта. Где давали, где не давали, но к вечеру у нее была сотня таблеток. Она пришла домой, забросила в себя все лекарство разом и легла умирать от любви. Мама обнаружила ее в коматозном состоянии и вызвала «скорую».

В больнице Свете через зонд промыли желудок и на сутки оставили в стационаре под наблюдением. Врачи не выказали ей никакого сочувствия и даже не спросили, зачем она это сделала. Толстая растрепанная санитарка, шумно ворочая палкой-ленивкой под ее кроватью, пробурчала: «С жиру бесятся, пожили бы, как мы в войну, голодные-холодные, научились бы жизнь ценить…»

Эта тетка не понимала, что жизнь — это не тарелка щей и не теплая батарея, это любовь, любовь, любовь!.. А этого-то у Светы как раз и не было…

В понедельник Света, голубоватая с лица, шаткой походкой притащилась на работу, где рассказала всем подругам о своем поступке в надежде, что эта история дойдет до Савицкого, и он, наконец, раскается и вернется к ней, страстно любящий. Однако ни раскаяния, ни тем более возвращения не последовало, а последовал его следующий, третий по счету брак и неприлично быстрое рождение его второй дочери. Это особенно оскорбило Свету — с первой и третьей женой он детей завел, а она у него что — только за бесплатную домработницу шла, кухарку-прачку?! За женщину он ее не держал?

Ощутив себя существом самого распоследнего сорта, не способным даже как следует наложить на себя руки, Светлана кинулась искать себе новый объект для обожания.

Она искала по принципу «от противного» и нашла его в лице простого водителя с десятилеткой и пролетарской грязью под ногтями. Он был на год моложе, доселе неженат, давно занимался боксом, вследствие чего в двадцать четыре года был покрыт разнокалиберными шрамами и не имел ни одного неотбитого и здорового органа, кроме разве что одного-двух. Мозги, по-видимому, в это число не входили, так как он мучился жуткими, до рвоты, головными болями.

Света влюбилась сумасшедше, отчаянно, сгорая он нежности и жалости. Она разрывалась между выпускными экзаменами в институте, работой и больницей, куда ежедневно таскала Толе Евсееву свежие пирожки и густые бульоны. Света мечтала о том, что этот простой и незамысловатый, как лопата, работяга будет любить ее со всей неистовой, неистраченной на предыдущие браки силой, ценить за образование, полученное в престижном вузе, гордиться ее нежной, тонкой красотой, умением себя вести и, главное, будет вкалывать день и ночь, чтобы обеспечить ей достойное существование.

Родители, понадеявшись, что первым отрицательным марьяжным опытом Света и ограничится, принялись отговаривать ее от второго замужества, а когда поняли, что она уперлась не на шутку, решительно посоветовали на их помощь в дальнейшем особенно не надеяться.

Ее вина перед родителями усугубилась и еще одним обстоятельством. Брат Димка подрастал, и становилось ясно, что Света не только отняла у него первородство, но и забрала себе практически весь запас достоинств, отпущенных им на двоих природой. Димка рос низеньким и откровенно некрасивым, хотя и был похож на хорошенькую сестру, и по всем предметам учился одинаково слабо. Потом, весьма рано и явно, обнаружилось еще одно неприятное качество, унаследованное от семьи матери: Димка был очень не дурак выпить.

А Светин роман тем временем завершился новым браком, рождением двух прелестных дочек-погодков и полным разочарованием в шоферской любви.

Нет, первые-то два года были вполне счастливыми. Толя был нежен и предупредителен ровно настолько, насколько позволяло его пролетарское происхождение и воспитание. Он обожал дочек и совсем не был в претензии, что нет сына — чего, памятуя собственный грех, опасалась Света. Он вставал к ним по ночам, менял пеленки и гулял с коляской.